Севере — за десять лет до этого инцидента. И хотя мы виделись несколько раз в день, мы редко обсуждали политику. Но, когда кто-то был рядом, мы оба очень мягко говорили о Сецессии. Я не считал его совершенно искренним, но я полагаю, что он думал обо мне то же самое, но интуиция — это великая вещь, и мы оба интуитивно вели себя как трусы.

Следующим летом я случайно встретился с ним в Чикаго. После обмена приветствиями, его первый вопрос был такой:

— Скажите честно, что вы думаете о Сецессии после Нового Орлеана?

— А вы знаете, чем я там занимался?

— Вы там были по пути в Мексику, не так ли?

— Нет, писал для «The Tribune».

Услышав это, он удивленно выпучил глаза, а потом очень серьезно спросил:

— А знаете ли вы, что бы с вами сделали, если бы вас разоблачили?

— У меня есть подозрения на этот счет, но точно что, конечно, не знаю.

— Да вас бы повесили!

— Вы думаете?

— Я уверен в этом. У вас бы не было никаких шансов остаться в живых!

Мой друг знал сецессионистов лучше меня, и его слова, несомненно, заслуживали доверия. У меня не было никакого желания проверять их истинность на практике.

Создание собственной отечественной промышленности всегда было любимой темой на Юге, но сами промышленники находились еще на очень низком уровне развития. Например, продавцы мебели открыто притворялись, что их товар изготовлен только ими. Они всегда показывали потенциальным клиентам свои мастерские и всегда подчеркивали, что они всецело преданы идее развивать промышленность Юга, но на самом деле семь восьмых всей мебели они получали с Севера, разгружая ее под покровом ночи у задних дверей.

Сецессия дала новый импульс всем видам промышленных инициатив. Ежедневные газеты постоянно восхваляли их, но совершенно не обращали внимания на жизненную правду, состоявшую в том, что квалифицированные работники всегда будут иметь свое мнение, но рабовладельческое сообщество никогда не допустит никаких иных мнений.

Один плакат Кэнэл-Стрит гласил: «Швейные машины, произведенные на землях Юга» — крайне сомнительное заявление. Конкурирующая фирма утверждала, что ее патент получен в Новом Орлеане и, следовательно, в высшей степени достоин доверия. Этикетки на маленьких картонных коробочках объявляли «Лучшие в мире спички Юга», и газеты торжественно анонсировали открытие новой кондитерской фабрики.

Но наибольшее внимание было уделено Южной обувной фабрике на Сен-Фердинанд-Стрит — акционерному концерну с капиталом 100 000 долларов. Она работала лишь два месяца, и, следовательно, пока еще только набирала обороты, но ее продукция пользовалась большим спросом, и это был любимый всеми образец того, что южная промышленность имеет будущее.

Однажды вечером, притворяясь сгорающим от любопытства приезжим, я отправился туда. Управляющий любезно пригласил меня вместе с ним пройтись по всем цехам.

Судя по его лицу и манерам, я был совершенно уверен, что он северянин, но чтобы окончательно уверенным, я отважился на какое-то замечание, в котором предполагалось, что он уроженец Нового Орлеана. Он сразу же сообщил мне, что он из Сент-Луиса. Когда я продолжил разговор и упомянул о недавних достижениях этого города, он ответил:

— Я родился в Сент-Луисе, но жил там только до года. А потом Филадельфия была моим домом до тех пор, пока я не приехал сюда, чтобы взять на себя руководство этой фабрикой.

Почти все операции выполняли работающие на паровых двигателях машины. Когда мы шли по первому этажу, и он показывал мне инструменты для резки и прессования подошв, я не мог не заметить, что на каждом из них была этикетка его производителя, а потом эти красноречивые слова: «Бостон, штат Массачусетс!».

Затем мы поднялись на второй этаж, где занимались шитьем обуви и приколачиванием подошв. Прострачивание швов выполнялось, как и на крупных северных предприятиях, управляемыми паром швейными машинами — комбинацией двух величайших механических изобретений. Добавьте третье — и с печатным прессом, паровой машиной и швейной машиной — вы являетесь обладателем самых мощных материальных достижений цивилизации.

Самое интересное здесь — это патентованная машина для забивания деревянных сапожных гвоздей, которая из узкой деревянной дощечки вырезает гвозди, потом шилом пробивает отверстия, а затем по периметру подошвы забивает двойной ряд деревянных гвоздей — намного качественней и аккуратней, чем это мог бы сделать руками обычный сапожник — и все это — за 25 секунд. Нужно ли еще добавлять, что это изобретение янки? Одна машина для отделки, сглаживания и полировки подошв была из Парижа, но на всех остальных красовался этот зловещий ярлык — «Бостон, штат Массачусетс!». На третьем этаже, посвященном подгонке подошв и других отделочных процессов, можно было видеть то же самое — все машины из Новой Англии.

Цель всего производства состояла исключительно в изготовлении грубых башмаков для работы на плантации, которые продавались от 13-ти до 19-ти долларов за дюжину пар. Точно такая же обувь, производимая на больших заводах в Милфорде, Хаверхилле, Линне и Массачусетсе, затем продавалась производителями по цене от 6-ти до 13-ти долларов. В одном из помещений мы видели троих мужчин, которые собирали ящики для упаковки обуви — дощечки для них были полностью подготовлены.

— Откуда вы получаете пиломатериалы? — спросил я.

— Из Иллинойса, — ответил мой чичероне. — А потом доводим до готового состояния в Сент-Луисе, здесь это намного труднее сделать.

— А ваши рабочие, я так полагаю, местные?

— Нет, сэр. Бригадиры и мастера всех цехов — с Севера, в основном из Массачусетса и Филадельфии. Мы вынуждены платить им высокую зарплату — от 60-ти до 300-т долларов в месяц. Их помощников, которых мы надеемся скоро поставить на их место, мы наняли здесь. У нас работает 47 человек, и мы ежедневно выпускаем 250 пар ботинок. Мы не можем удовлетворить всех желающих и поставим еще больше машин, которые вскоре позволят нам изготавливать 600 пар в сутки.

— А где вы берете березу для гвоздей?

— Ее привозят из Массачусетса. Она приходит к нам уже разрезанная на дощечки и готовая к применению.

— А кожа?

— Что ж, сэр (быстрый и внимательный взгляд, словно собеседник задал несколько подозрительный вопрос), она тоже с Севера, пока, но мы скоро мы построим свои кожевенные заводы. Юг, особенно Техас, производит лучшие шкуры страны, но почти все они отправляются на Север для дубления и отделки, чтобы потом вернуться назад в виде готовой кожи.

Поблагодарив управляющего за его любезность и пожелав ему хорошего вечера, я отправился домой, размышляя об этой «южной» обувной фабрике. Это прекрасная демонстрация возможности существования собственной южной промышленности и, одновременно, хорошо продуманное патриотическое воззвание. Ее северные машины, управляемые