смысле, что, если бы толпа мятежников схватила меня, или если бы меня посадили в тюрьму, я мог бы быть удовлетворен тем, что сердцем они не ошиблись, и что, если бы мне пришлось подражать святому Павлу в «трудах многих, безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти»[28], я, наверняка таким способом, стал бы самым выдающимся великомучеником.

Новый Орлеан, 17-е марта 1861 года

Вчера в Конвенте штата было очень оживленно. М-р Бьенвеню нанес мощный удар по лагерю Сецессии в виде проекта закона, требующего отчета об официальном голосовании в каждом приходе (графстве), в котором были избраны депутаты. Таким образом будет доказано, что голосов тех избирателей штата, которые настроены против немедленной сецессии большинство — на несколько сотен больше. Конвент не мог допустить, чтобы его уличили в пренебрежительном отношении к воле народа, и, проголосовав 73-мя против 72-х, отказалось рассматривать этот вопрос.

Затем последовала горячая дискуссия о представлении «Конституции Конфедеративных Штатов Америки» на всеобщее голосование за его ратификацию или отказ. Самый мощный аргумент против этого привел Томас Дж. Сэммс из Нового Орлеана, бывший генеральный прокурор штата Луизиана. Он — остроумный, прекрасно одетый и весьма артистичный джентльмен, который своей краткой и жесткой речью сделал все, что можно было сделать в этой непростой ситуации. Суть его аргументации состояла в том, что республиканские правительства опираются не на чистую демократию, а на то, что м-р Кэлхун назвал «согласованным большинством»[29]. Избиратели делегировали все полномочия Конвенту, который являлся «сублимированной и концентрированной квинтэссенцией суверенного мнения всего народа».

Губы оратора презрительно скривились при словах «простое численное большинство». В данный момент это любимая фраза всех мятежников Юга. Однако все они признают, что большинство, даже в один голос, в Миссисипи или Вирджинии, справедливо контролирует все решения штата и связывает меньшинство. Хотелось бы, чтобы они объяснили, почему «простое численное большинство» является более угнетающим в содружестве государств, чем в одном единственном государстве.

М-р Эдд Розье, из Нового Орлеана, в своей смелой речи высказался за представление конституции народу. На вопрос — «Вы проголосовали за Сецессию несколько недель назад?» — он решительно ответил: «Нет, и да поможет мне Бог, и никогда бы так не сделал!»

Спонтанный всплеск аплодисментов из кулуаров стал показателем того, насколько подавлено общество. М-р Розье заявил, что сецессионисты знали, что они действуют против воли народа и не осмеливаются обратиться к нему. Пока конституция Монтгомери не станет Законом земли[30], он отвергает ее, плюет на нее и топчет ее ногами.

М-р Кристиан Розелиус, тоже из Нового Орлеана, выступал за проект как смело, так и страстно. Он настаивал на том, что оно зиждется на основных принципах республиканства, и что данный Конвент — это не «Долгий парламент»[31], управляющий Луизианой без всякого контроля или ограничений, и он с беспощадным сарказмом высмеял теорию м-ра Сэммса о «сублимированной и концентрированной квинтэссенции суверенного мнения всего народа».

На этом неумолимое большинство прекратило дебаты, сославшись на предыдущий вопрос, и 73-мя голосами против 26-ти отвергло принятие этого закона.

Этот Конвент — есть хороший образец олигархической сущности Сецессии. Он из собственных депутатов — штата Луизиана — назначил своих делегатов в Конвенте создавших Конституцию Монтгомери отделившихся штатов, и напоследок предлагает принимать решения совершенно самостоятельно и не оповещать о них свой народ.

21-е марта

Еще один захватывающий день в Конвенте. Тема: «Принятие Конституции Монтгомери». Пять или шесть юнионистов сражались с ним очень храбро, и без всяких обиняков осуждали план «Хлопковой» Конфедерации хлопка и политику Южной Каролины за попирание прав человека. Большинство весьма слабо пыталось опровергнуть эти аргументы, но некоторые из самых ярых депутатов очень злобно смотрели на господ Розелиуса, Розьера и Бьенвеню, которые, несомненно, проявляли высокую моральную и физическую храбрость. Вам на Севере легко бороться с Сецессией, но противостоять ей здесь, как это делали эти джентльмены, значительно тяжелее и требует сверхъестественных сил, каковых нет у большинства людей.

Речь м-ра Розелиуса была талантлива и пропитана горечью. Это не конституция — это просто лига — договор о союзе. Это порождение дерзкой и безграничной олигархии. Это откат на 600 лет назад в искусстве управления государством. Нам сказали (на этом месте саркастический тон оратора был таким ярким и неповторимым, что рассмеялись даже лидеры Сецессии), что этот Конвент является «сублимированной и концентрированной квинтэссенцией суверенного народа!».

Он говорил, что Цезарь при переходе Рубикон — был Августом, когда свергал римскую республику — Кромвелем, когда разгонял «Долгий парламент» — Бонапартом, когда штыками уничтожал Совет пятисот — Луи Наполеоном, когда он нарушил свою присягу республике и взошел на царский престол — и все они были «сублимированной и концентрированной квинтэссенцией суверенного народа».

Как все самые одиозные тираны истории, он сохранил видимость свободы, но дух ее был сокрушен. Конвент, из которого это существо вылезло на свет, подражал одиозному правительству Испании — единственному в мире, уплачивающему налоги, — взимая экспортную пошлину за хлопок. Он был удивлен, что законодатели Монтгомери не предложили восстановить еще одну испанскую институцию — Великую инквизицию. И то, и другое отвратительно.

М-р Розелиус закончил речь дрожавшим голосом и с большим чувством. Он невыразимо опечален, видя гибель свободных институтов. Вожди Сецессии выкопали могилу республиканским свободам, и нас позвали помочь на похоронах! Он не желает иметь к этому грязному делу никакого отношения.

М-р Розье, стойкий до конца, предложил поправку:

«В случае принятия Конституции Монтгомери, суверенный штат Луизиана оставляет за собой незыблемое право выйти из Союза, созданного на основе этой Конституции в том случае, если по мнению его граждан, того потребуют его основные интересы».

Безусловно, Сецессия — короче говоря — это фундаментальный принцип всего движения. Но вожди отказались выпить собственное лекарство и внесли предложение без всякого обсуждения.

М-р Бьенвеню потребовал внести в протокол свой протеста против действий Конвента, осуждая этот документ как «лишающий народ своего суверенитета, сводящий статус штата до вассального и отдающий судьбы штата и новой Республики, в руки ненасытной и безответственной олигархии».

Затем состоялось окончательное голосование, с результатом 101 за и 7 против, и поэтому «Конституция Конфедерации» была объявлена ратифицированной штатом Луизиана.

25-е марта