Революционеров нельзя обвинить в отсутствии откровенности. «The Delta», огорченная тем, что Конвент Вирджинии не вывел этот штат из Союза, все же одобрительно утверждает, что «кромвеллианские настроения еще одолеют Конвент и поставят Старый Доминион в ряды Сецессии». «De Bow's Review», главный оракул Сецессии, в своем последнем номере, с высокими претензиями на знание философии и политической экономики, говорит:

«Все правительства начинаются с узурпации и далее живут благодаря силе. Природа ставит более могучих на высшую ступень, а массы внизу, и они подчиняются высшим. Ниже их правительства быть не может. Правом управлять обладают очень немногие, а повиновение свойственно большей части человечества».

Сегодня «Crescent» обсуждает возможность принятия северных штатов в Южную Конфедерацию, «когда они узнают, что это скоро станет возможным, они уже не смогут ладить друг с другом». И нет никакого сомнения, что они будут просить принять их — но им уготована судьба Пери, которая

«…У врат потерянного рая

Стояла в грустной тишине;

И тихо плакала она

О том, что рая лишена»[32].

Но дверь перед ними должна быть закрыта. И никакие мольбы не помогут. Навсегда. «Чтоб приступы душевных угрызений не потрясли ни замысла, ни дела»[33].

Я знаю, все это звучит просто как шутка, но «The Crescent» абсолютно серьезен. В этом отношении эти повстанцы просто джентльмены в своих великолепных ожиданиях. «Сэр, — заметил один из них, судья, разговаривавший со мной в тот же день, — через семь лет Южная Конфедерация станет самой большой и богатой страной на земле. У нас будут Куба, Центральная Америка, Мексика и все, что западнее Аллеган[34]. Мы — естественный рынок для северо-западных штатов, и они обязательно присоединятся к нам!»

Ну, вы только подумайте, а? Представьте себе, что отец Гиддингс, Карл Шурц и Оуэн Лавджой — опора и оплот республиканских штатов Висконсин, Мичиган и даже совсем юного Канзаса, чьи детские ножки прошли к свободе по раскаленному плугу и крови мучеников — постучатся в дверь Рабовладельческой Конфедерации! Ну разве это не экстаз безумия?

26-е марта

Сегодня этот добродетельный и оплаканный орган — Конвент Луизианы, после очень бурной сегодняшней сессии, перенес заседание на 1-е ноября.

«The Crescent» пишет о присутствии здесь «корреспондентов северных газет, которые сочиняют всякие небылицы», и так хладнокровно, словно обедают в «Saint Charles». Риторика «The Crescent», но за свою бдительность и патриотизм заслуживает похвалы. Этот вопрос, безусловно, следует учитывать.

Мы все еще наслаждаемся радостями лета. Воздух переполнен ароматом нарциссов, фиалок и роз, сладкой оливы и апельсина. Я только что вернулся с прогулки по болоту — этой великой выгребной яме этого мегаполиса, которая каждое лето вновь становится рассадником различных болезней.

С точки зрения северянина, оно выглядит очень странно. Отдельные озерца, наполненные стоячей черной и зеленой водой, вполне гармонируют с высокими и жуткими мертвыми деревьями, с ветвей которых свисают длинные пряди серого испанского мха, что вызывает какие-то смутные ассоциации с готической архитектурой. Этот мох используется в качестве диванной и матрасной набивки, но в своей родной среде, на ветвях, они очень соответствуют словам индейцев чокто, которые называют их «волосами деревьев».

Странные мертвые стволы, мох и вода очень выделяются на фоне густой и яркой листвы, наслаждающихся летом деревьев. Мягкий воздух делает жизнь здесь просто восхитительным и лечит от усталости. Снимите шляпу, закройте глаза, и его мощные струи разгладят ваш лоб и мягкой подушкой прижмутся к вашей щеке.

В конце марта я отправился в Новый Орлеан, и по «Great Northern Railway» прибыл в Джексон, штат Миссисипи, где заседал Государственный Конвент.

Холмы Луизиане не превышают двух сотен футов. По мере езды по железной дороге поросшие вечно зеленой травой болотистые равнины сменяются мрачными топями, гигантскими кипарисами и лавром, с его блестящими листьями.

На плантациях, белые одноэтажные хижины негров стоят длинными двойными рядами, совсем недалеко от огромных, украшенных крытыми террасами усадьбами плантаторов. Молодой сахарный тростник, похожий на двух- или трехнедельную кукурузу, еще едва виден над землей. Благородные живые дубы спокойно покачивали своими ветвями над обширными полями. Здесь очень популярна «Гордость Китая». Ее ягодами охотно питаются птицы, хотя сок их, как говорят, опьяняет их. Но поскольку у них нет ни револьверов, ни ножей, можно сказать, что развлекаются они вполне невинно.

Джексон — это совершенно не то место, где охотно жил бы человек моей профессии. Всего лишь четыре или пять тысяч человек — это была одна из тех восхитительных, называвших себя городом деревень, в которых никак не проявляются исключительные права солнечного Юга — где все знают, кто чем занимается, и где, после того, как появляется какой-либо чужой, вся община превращается во Всеобщий Комитет, чтобы выяснить, кто он, откуда он, и чего он хочет.

В большом мегаполисе шпионажем легко заниматься, но в Джексоне неизвестный «chiel»[35], похожий на того, кто умел «делать заметки», не говоря уже о «способном опубликовать их», оказывался жертвой постоянного и затрудняющего жизнь контроля.

В отличие от шума и суеты Нового Орлеана, здешняя жизнь казалась непрерывным семидневным отдыхом, хотя я был совершенно уверен, что если я попаду под подозрение, после субботнего дня воскресный вечер для меня никогда не наступит.

Несколько месяцев спустя, беженец, который там когда-то проживал, невероятно красочно расписал мне возмущение и невероятное изумление жителей Джексона, когда из случайно попавшего к ним номера «The Tribune» они узнали, что один из ее корреспондентов не только гулял с ними, разговаривал с ними, и делал у них покупки, но кроме того, будучи намного хуже Шейлока, был готов есть вместе с ними, пить вместе с ними и молиться вместе с ними.

В то время чарлстонские газеты, а также и некоторые северные ежедневники объявили опубликованные в «The Tribune» репортажи с Юга поддельными и написанными в самой редакции. Чтобы изменить этот ошибочный взгляд на мои письма, я начал датировать все свои заметки, и подробнейшим образом описывал все, что происходило в Конвенте и Джексоне — то, о чем совершенно не упоминали местные газеты.

Мрачно-мегаполисным Джексон являлся в одном единственном вопросе — цене за проживание в его наилучшем отеле. Стол и апартаменты были отвратительны, но я считаю, что мы стали жертвой неординарной роскоши щедрости неряшливого тевтонского хозяина с грозным именем Х-и-л-ь-ц-г-е-й-м-е-р!