— Директор чего?

— Завода, разумеется. Весь этот городишко, с землёй, дорогами, трубами, проводами, людьми и, кстати, баром существует только потому, что существует мой Завод.

— Раз вы директор, то он вряд ли ваш, — спокойно уточнил я. — Директор — наёмный служащий.

— Это неважно, — зло ответил мужчина, — здесь всем распоряжаюсь я. Учтите это.

— Неужели я должен вам бесплатную выпивку?

— Вот ещё! Мне не нужны подачки! Я могу купить весь этот бар вместе с вами!

— Тогда что вам надо?

— Чтобы вы поняли, кого надо держаться.

— Буду держаться за пивной кран.

— Это сейчас. Но лето закончится. И это произойдёт скоро.

— И что? — я взял стакан и принялся его протирать.

— А то, что придёт сентябрь.

— Обычно так и происходит каждый год. А пока, может быть, ещё виски?

— В другой раз. Я ещё зайду.

— Всегда рад, — соврал я.

— Он просто хотел на тебя посмотреть, — прокомментировал полупьяный Калдырь.

— Зачем ему?

— Бармен – важная социальная функция… — Где я это слышал? — Налей ещё пятьдесят.

— Важная для чего?

— Да без понятия. Я, во-первых, приезжий, во-вторых, большую часть времени пьян. Вот ещё пару порций приму и пойду на работу.

— Куда?

— На завод, куда ещё.

— То есть это был твой босс?

— Иметь боссом сразу директора, — рассмеялся Калдырь, — это слишком круто. Я просто ночной уборщик. Так что налей ещё, надо выглядеть трезвым.

— Пьёшь, чтобы работать, и работаешь, чтобы пить?

— Вот такая я сложная противоречивая личность.

— Говнюк и душнила, — сказала Швабра вполголоса, — вытирая разлитое на пол пиво.

— Я? — расстроился Калдырь.

— Директор ваш. Каждое первое сентября припирается к нам в школу и толкает речь часа на полтора. Про гражданский долг, трудовое воспитание, дисциплину, недопустимость всякого там… И что каждый должен работать на заводе, потому что завод — это и есть город, а город — это и есть завод. И что все мы одна большая трудовая семья, и должны все вместе… чего-то там должны, в общем. На этом месте я обычно уже засыпаю, такой он нудный.

— Директора всегда так делают, — философски заметил Калдырь. — Работа у них такая.

— Знаю я, какая у него работа, — буркнула злобно Швабра, — у меня там мать всю жизнь проработала, а теперь брат. «Одна большая трудовая семья», как же! Чтоб он сдох, директор этот. Ни за что не пойду на завод.

— Проблема моногородов — отсутствие выбора, — пояснил Калдырь, обращаясь ко мне. — Тут нет никакой работы, кроме завода. Вообще. Вся сфера услуг — мелкие семейные бизнесы, они не нанимают посторонних. Муниципальные службы крошечные, и они укомплектованы. Для нового бизнеса нет клиентов, потому что рынок сбыта локальный и ультраконсервативный, имеющиеся ниши закрыты, создать новые невозможно в силу недобора критической массы потребителей. Чтобы продать людям новую услугу, надо создать новый тренд. Для нового тренда людей должно быть достаточно много, чтобы их слабости и глупости могли резонировать. В микросообществах это невозможно, поэтому маленький городок — худшее место для стартапов. Ты тут первый работодатель за… чёрт его знает какое время. Твоя уборщица выхватила уникальный шанс. Ей повезло.

— Это ему со мной повезло, — буркнула Швабра, меняя пепельницы. — Сортир сам себя не вымоет.

— Я вижу, ты разбираешься в бизнесе? — спросил я.

— Разбирался когда-то, — махнул рукой Калдырь. — Теперь я просто пьяница с потрясающей карьерной перспективой ночного уборщика.

— Всякий труд почётен.

— Ой, вот не надо нести эту чушь! — Швабра распрямилась и оперлась на швабру. — Труд — это то, что надо перетерпеть, чтобы получить деньги. Чем больше денег, тем терпеть легче. Я отмываю чужую ссанину за гроши, и ничего почётного в этом нет. Одноклассники, встретив на улице, показывают мне в спину пальцами и кричат: «Сортирная тряпка!» И это ещё учебный год не начался!

— Никто тебя не заставляет, верно?

— Иди к чёрту, босс. Жизнь заставляет. Здесь я хотя бы делаю это за деньги.

Глава 5. Калдырь Водка

Раньше мне было интересно, почему бармены всё время протирают стаканы. Теперь я знаю. Нет, не скажу. Это ужасная тайна. Если вы её узнаете, то вас придётся убить штопором. Или шейкером. И то, и другое очень больно и обидно, но третий вариант ещё хуже: вы тоже станете барменом.

— Уже не могу представить бар без тебя, — вздохнул Калдырь. — Впрочем, всё, что было тут до тебя, я вообще плохо помню, потому что был трезв. Налей ещё.

— Но ведь я не первый бармен здесь, — напомнил я, наливая сто грамм «Столичной». Калдырь пьёт только водку, и только чистую. Не разбавляет и не закусывает. Ему нужен от выпивки только спирт.

— Мы об этом уже сто раз говорили, — покачал головой он. — До тебя бар почти год стоял закрытым.

— Я пил в нём в день приезда, — в очередной раз повторил я.

— Ты же не пьёшь, ты бармен!

— Тогда я ещё не был барменом.

— Разве ты не родился с шейкером в руке? — удивился Калдырь и резко выпил. Зажмурился, втянул носом воздух, задержал дыхание, чтобы даже молекула спиртовых паров не покинула организм. Усвоилось. Выдохнул. Открыл прояснившиеся глаза. — Если нет, то первая часть твоей жизни прошла зря. Ты прирождённый бармен.

Калдырь, будучи трезв, выглядит и чувствует себя пьяным в стельку, приходя в себя по мере набора градуса. Поэтому наиболее адекватен сейчас, под самое закрытие. После полуночи выйдет на работу в ночную смену, постепенно косея, а к утру, когда спирт окончательно выветрится, добредёт по стеночке домой, где упадёт в кровать и забудется пьяным сном. Проснётся в состоянии, близком к алкогольной коме, из последних сил доползёт сюда и начнёт приводить себя в человеческое состояние. Рюмка за рюмкой.

— Спасибо тебе, Роберт, — сказал Калдырь внезапно.

— Чего это ты вдруг? — спросил я осторожно.

— Ты структурируешь мою жизнь. До твоего приезда я мог работать только отрицательным примером на лекции о вреде пьянства. Я был жалок и отвратителен.

Он и сейчас не супермен, если честно.