Не ожидавшая такой яростной отдачи, Слотер разместила на «Ютьюбе» видео, в котором сквозь слезы говорила троллям, что они зашли слишком далеко. В какой-то момент в кадре появился ее отец, который мгновенно впал в ярость и стал кричать, обращаясь к троллям: «Вам дали маху!», «Я отследил ваши звонки с угрозами!», «Я связался с киберполицией!». Под конец он проорал, что, если кто-то хотя бы приблизится к его дочери, «последствия никогда не будут прежними»{49}. Тролли были в восторге. «Вам дали маху», «отследить звонки с угрозами», «киберполиция» и обсуждение последствий, которые «никогда не будут прежними», немедленно вошли в пантеон лулзов. Ведь если и есть для тролля что-то лулзовее, чем слезы, так это гнев. Вступившись за дочь, отец Слотер накормил троллей и, сам того не желая, привлек новые их толпы.

В своем исследовании юмора подписчиков почтовых рассылок Sendmail Майк Хюблер и Дайана Белл определяют контекст «миросозидающей» (т. е. производительной) силы именно такого сорта агрессивного смеха. Когда сообщество устанавливает свои границы, пишут Хюблер и Белл, возникает набор общих переживаний и ожиданий; результирующий контент питает и поддерживает взаимосвязанное множество конституирующего контента, который одновременно контекстуализирует и реконфигурирует эксплицитное значение (значения) дополнительного контента. В игровой атмосфере сообщества любое чтение есть письмо и любое восприятие есть творчество; узнать шутку, понятную только своим, значит принять участие в формировании сообщества, и принять участие в формировании сообщества значит обеспечить развитие сообщества{50}.

В мире троллинга этот цикл сводится к следующему: кто-то размещает лулзовый контент на /b/ или любом другом форуме троллей. Это может быть какой-то забавный макрос, речевой оборот или оговорка («вам дали маху»). Какую бы форму ни принимало содержание и каким бы уклончивым ни было, отсылка – или, на языке троллей, мем – указывает на некий общий опыт и (или) подключается к такому опыту, уже пережитому совместно, и после этого включается в совместно создаваемую ткань субкультуры. Этот новый элемент содержания затем (вос)создается и (пере)форматируется, провоцируя дальнейшее создание мемов и укрепляя чувство принадлежности к одному сообществу.

Связь между сообществом и юмором, даже таким нарочито антиобщественным тролльским юмором, общепризнана. Как объясняет литературовед Джеймс Инглиш, юмор – это всегда событие в культуре, он никогда не бывает изолированным высказыванием. Даже у самой примитивной шутки есть контекст, и он касается не только ее содержания, но и того, кому эта шутка адресована (или, как это часто бывает, против кого). Факт шутки подразумевает, а на самом деле даже требует, наличия аудитории – «нас», которые смеются, противопоставляя себя «им», которые не смеются{51}. В случае с троллями это «мы» характеризуется узнаванием и пониманием лулзов. Все это завершается смехом, который одновременно указывает на паутину уже разделенного между троллями содержания и добавляет ей ценности, как пишет Райан Милнер в своей работе о враждебных дискурсивных практиках на «Форчане» и «Реддите»{52}. Проще говоря, тролли свои смехом вызывают себя к существованию и поддерживают это существование, продолжая смеяться.

Один из самых незатейливых и при этом живущий дольше других источников лулзов в царстве троллей связан с «Боевыми жабами», сетью магазинов видеоигр GameStop и координированными телефонными розыгрышами. «Боевые жабы» (Battletoads){53} – выпущенная в начале 1990-х видеоигра – была построена на приключениях антропоморфных жаб Раша, Зитца и Пимпла, пытающихся переправить принцессу с одного конца галактики на другой.

Никто уже не помнит, почему, но вопрос «Это из “Боевых жаб”?» стал на форчановской борде /v/, посвященной видеоиграм, а потом и на /b/ стандартной репликой в ответ на посты со скриншотами из видеоигр. Начиная с 2007 г. тролли стали массово звонить в магазины сети GameStop и просить оформить предварительный заказ на вторую часть игры (несуществующую). При этом тролли обязательно ссылались на выступавший в роли козла отпущения Ebaumsworld, не раз высмеиваемый форум-конкурент. Сотрудники GameStop должны были заполнять форму заявки по каждому звонку, а учитывая, сколько звонков было от троллей и что приходилось выслушивать сотрудникам, понятно, что они приходили в ярость, стоило им только услышать про «Боевых жаб» или Ebaumsworld. Лулзов было столько, что тролли продолжали публиковать на /b/ телефонные номера магазинов сети вплоть до 2010 г.{54}

Продавцы магазинов GameStop были не единственным источником лулзов. Соревнуясь друг с другом в искусстве троллинга, тролли генерировали много первоклассного, отборного контента. Чтобы лулзы не приедались, выдумывали новые, все более невероятные способы задать один и тот же вопрос так, чтобы удержать сотрудника на линии как можно дольше, а потом взбесить его как можно сильнее. Записи самых удачных разговоров выкладывали на /b/, что обеспечивало приток новых желающих затроллить GameStop. Таким образом, «Боевые жабы» представляют пример того, что Габриэлла Коулмэн называет магнетизмом лулзов. Согласно Коулмэн, этот магнетизм двоякий. Во-первых, лулзы буквально притягивают внимание – как извне, так и изнутри. Образно говоря, лулзы вносят сплоченность в безликий при иных обстоятельствах коллектив. Тролли могут не знать, кто их камрады в реале; собственно говоря, они могут никогда больше не взаимодействовать с той же самой группой единомышленников, но посредством лулзов они становятся единым целым{55}.

Наряду с привлечением внимания и поддержанием духа сообщества лулзы самовоспроизводятся, и это их фундаментальное свойство. Стоит конкретному контенту войти в лексикон троллей («Это из “Боевых жаб”?»), как его комическая стоимость возрастает. Это происходит по двум взаимосвязанным причинам. Для начала заметим, лулзы содержат, и за это их и ценят, следы своего меметического происхождения. Индивиды, которые лично не участвовали в рейде и не наблюдали за ним со стороны, могут, тем не менее, испытывать опосредованное удовольствие, и это повышает вероятность того, что мем будет жить. Это, в свою очередь, поощряет создавать все новые вариации исходного мема, многие из которых впоследствии породят свое собственное подмножество – «вторую матрешку» – меметического контента. Лулзы, следовательно, притягательны трижды – существование некоторых обусловливает, если не прямо требует, появления новых.