Хотя многие тролли поначалу с подозрением отнеслись к моим мотивам, со временем они свыклись с присутствием в своих рядах исследователя и в пиковый период троллинга в «Фейсбуке» (с 2010 г. до середины 2011 г.) выдавали абсолютно бесценную информацию. Если бы я просто луркала за ними в «Фейсбуке», этого бы не произошло. И наоборот, если бы я попыталась завести социальные связи с троллями на форчановской /b/-борде, то, скорее всего, была бы жестоко затроллена и ушла с пустыми руками. Короче говоря, хотя универсальный метод сбора данных мог оказаться более эффективным и я бы предпочла иметь четкий план действий, такой план не сработал бы столь же хорошо или привел бы к обратному, а то и весьма неприятному для меня результату.

Независимо от площадок или сообществ, с которыми довелось работать, я намеренно ограничивала исследование онлайновым поведением троллей. Но это имело свои недостатки. Многие ученые, в том числе культурный антрополог Мицуко Ито{67}, специалист по цифровым медиа и расовым исследованиям Лиза Накамура{68}, исследовательница социальных медиа дана бойд{69}, подчеркивают, что так называемая реальная жизнь непременно просочится в онлайновую и наоборот. Наши расовые, классовые и гендерные сущности закодированы в нашем поведении в Сети, даже когда мы притворяемся, что мы лучше, хуже или вообще далеки от того, кем «реально» являемся IRL (in real life – «в реальной жизни»){70}.

Эта основная идея – что мы не должны упускать из виду материальное, говоря о виртуальном, – верна и в отношении троллей. Это не означает, что существует простое взаимно-однозначное соответствие между стоящим за троллем человеком и его троллящей личностью. Но на самом базовом уровне IRL-опыт – уровень образования, доступ к медиа и технологиям, политические симпатии или отсутствие таковых – влияет на выбор пользователей в Сети, включая самое главное решение – выходить в Сеть вообще или не выходить.

Другими словами, кто такие тролли и что они собой представляют, имеет огромное значение. К сожалению, практически невозможно с достаточной точностью верифицировать демографические данные. В период самого активного сбора данных (2008–2012 гг.) тролли чрезвычайно редко постили под собственными именами, зато всегда были готовы стыдить или наказывать тех, кто нечаянно раскрывал личную информацию. Если же они вдруг решали приоткрыть занавес над некоторыми подробностями офлайновой жизни, не было никакой гарантии, что эти саморазоблачения в точности соответствовали действительности. Многие сотрудничавшие со мной тролли рассказывали всевозможные изобилующие деталями истории, в которых часто фигурировали детские травмы, и тут же отрекались от своих слов (lol jk – «ха-ха, лохушка, я просто шутил»). В таких случаях я не могла удержаться от смеха – они же тролли, в конце концов.

И таким образом – по крайней мере в вопросе о троллинге – я оказалась в странной (и временами неудобной) связке с антропологом Томом Беллсторффом, который в своей книге «Достижение совершеннолетия во второй жизни»{71} на первый план выдвигает внимательное антропологическое изучение онлайновой, а не офлайновой идентичности своих субъектов исследования. Как отмечает дана бойд, подход Беллсторффа косвенно подтверждает значимость «реального я» и вместе с тем подразумевает отказ от изучения способов, с помощью которых одно «я» информирует и запутывает другое «я», попутно давая ограниченную оценку данному набору моделей поведения{72}. Я полностью согласна с бойд, но ведь, попросту говоря, нельзя анализировать информацию, если ее нет или невозможно проверить. Вот почему в этом проекте мне приходилось импровизировать.

К счастью, подобное исследование уже проводилось. Антрополог Габриэлла Коулмэн посвятила много работ троллям{73}, хакерам{74}, а недавно и политическому крылу Анонимуса{75} и успешно преодолела многие препятствия, с которыми я столкнулась в ходе выполнения проекта. Как и Коулмэн, я никогда точно не знала, с кем работаю; как и Коулмэн, меня постоянно напрягала мысль о том, что сотрудничающие со мной тролли нагло врали или как минимум этого можно было от них ожидать{76}. Следовательно, мне, так же как и Коулмэн, нужно было искать альтернативные методы контроля и анализа.

Одним из подходов была замена точных демографических данных функциональными. Возьмем, к примеру, точную разбивку мира троллей по расам, гендеру и классам. Ввиду анонимности участников эмпирически эту информацию проверить нельзя; у меня не было уверенности в том, с кем я говорю и какую жизнь они ведут вне Сети. Однако из этого не следует, что у меня не было (и сейчас нет) никаких догадок. После шести лет работы над проектом, десятков интервью и нескольких тысяч часов наблюдения за троллями у меня есть все основания полагать, что преобладающее большинство представителей субкультуры троллей – естественно, включая тех, с кем я работала – это относительно обеспеченные белые мужчины, для которых английский является первым или вторым языком. А вот твердых доказательств у меня мало. Я не располагаю ни переписью троллей, ни достоверной статистикой, да и вообще ничем, что могло бы подтвердить или опровергнуть раскрытую отдельными троллями демографическую информацию.