Перелистывая страницы Гиббона, можно прийти к выводу, что появление организации ассасинов является скорее аккумуляцией, чем неким новшеством. На протяжении бесчисленных столетий — до и включая тринадцатое, — охваченных Гиббоном, великие троны известного тогда мира регулярно освобождались и подновлялись восседавшими на них правителями при помощи дворцовых интриг и насилия. И в конце концов кто-то должен был додуматься до того, чтобы превратить все эти бессистемные удары кинжалом, удавки и отравленное питье в ритуальный обряд дипломатии и религии. То, что Гиббон и другие, вероятно, были не в состоянии простить, являлось исмаилитской квинтэссенцией искусства войны, пока она щадила человеческие массы и выбирала только наиболее важных и платежеспособных индивидуумов. Основатель секты ассасинов не испытывал уважения к духу феодальной эпохи. Он явно изобрел победную тактику, которая втоптала в пыль «султанов, эмиров и регентов», не перемалывая при этом всех их солдат, ученых и купцов, женщин, детей и рабов в кровавое месиво.

Окончательное поражение и выкорчевывание персидских ассасинов монгольскими завоевателями в 1256 году доказало, что блестяще спланированная и целенаправленная военная кампания может уничтожить даже наиболее искусно организованную «национальную» секретную службу, ибо очевидно, что из всех политических образований секта ассасинов больше всего напоминает секретную службу современного фашистского государства. Ассасины являлись тайным обществом, дисциплинированным и возвысившимся до беспрецедентной степени общественной власти. Они были братским орденом, превратившимся в агрессивное меньшинство, которое являлось доминирующей фракцией в их общинах и вскоре узурпировало функции самого государства. Каждый член исмаилитов был «солдатом», и каждый «солдат» являлся шпионом, пропагандистом и контрразведчиком, но главным образом тайным бойцом и убийцей. Приведенные к присяге или запуганные до абсолютного послушания, подчиненные правителю или деспотичному бюрократу, ассасины были образцовыми штурмовиками, одурманенными азиатским фашизмом. Ассасины стремились к гегемонии в сравнительно ограниченной области и далеко продвинулись на этом пути, в основном убеждая себя, что служат предводителю — уникальному и праведному человеку, чьи самые низменные представления о собственных интересах наполняли расовое или сектантское предназначение истинной волей божьей.

Нам известно, что в IX веке человек персидского происхождения, носивший довольно распространенное имя Абдалла и проживавший в Ахвазе на юге Персии, «задумал низвергнуть империю халифов, тайно введя в ислам систему атеизма и нечестивости». Это следовало делать очень постепенно; и сын и внук Абдаллы незаметно трудились над этим, пока у них не появился новообращенный, который быстро привел систему в активное действие. Его звали Кармат, а его последователей стали называть карматитами; и кровавая война между этими сектантами и войсками халифов периодически продолжалась на протяжении целого столетия. Но в конце концов карматиты были жестоко разгромлены и загнаны в подполье, что важно для нас здесь лишь по той причине, что это непосредственно привело к основанию секты ассасинов. Житель Рея в Персии, желая скрыть свои религиозные убеждения и снять с себя обвинение в ереси, выдвинутое крайне ортодоксальным наместником его провинции, отправил своего единственного сына Хасана в Нишапур, дабы получить наставления от знаменитого имама Мовафека. Там юноша сблизился с двумя талантливыми студентами — Омаром Хайямом и Низамом аль-Мульком. Эти трое заключили соглашение, предложенное Хасаном ибн Саббахом, что если один из них добьется успеха, то двое других разделят его удачу. И мы увидим, как этот договор был соблюден Низамом и Омаром, но нарушен его составителем.

Низам аль-Мульк стал первым государственным деятелем своего времени, визирем Алп-Арслана, знаменитого султана сельджуков; однако он помнил о своем обещании и предложил помощь Хасану и Омару. Последний, как выдающийся астроном, который также писал стихи, согласился лишь на ежегодную пенсию в 1200 дукатов, дабы продолжать свои научные исследования и сочинять чудесные стихи, не стесняя себя необходимостью зарабатывать на жизнь. Хасан в своих запросах оказался гораздо требовательней. Он начал репетировать предназначенную ему роль первого великого магистра ассасинов, сыграв предателя человека, который уважил его просьбу и представил его ко двору. Хасан сделался неофициальным шпионом султана, вынюхивая все что мог о сделках Низама, вкрадываясь к нему в доверие и поощряя его обсуждать с ним государственные дела. Что бы он ни узнал, он напрямую докладывал султану, и каждому поступку или решению визиря, своего друга и покровителя, он давал извращенное толкование. Намеки на непригодность и вопиющую недобросовестность Низама аль-Мулька капля за каплей, мелким дождем падали на трон.

Наслушавшись инсинуаций Хасана, правитель сельджуков приказал Низаму аль-Мульку составить баланс активов и пассивов его империи. Визирь сказал, что такой отчет невозможно составить менее чем за год. Хасан, который заранее тайно подготовился, предложил сделать это для султана и для «своего старого школьного друга, визиря» за сорок дней. Но к этому времени Низам аль-Мульк, столь проницательный в вопросах управления государством, по всей видимости, почуял неладное в своих отношениях с другом. В конце сорокадневного срока Хасан был готов представить свой балансовый отчет, когда обнаружил пропажу некоторых документов. Он стал клясться, что это агенты визиря похитили документы, но не смог доказать этого, и раздраженный султан приказал Хасану удалиться из двора и оставить управление страной назначенным им чиновникам.

Интриган, будучи униженным и обманутым, возненавидел тех, кого считал виновными в своем бесчестии. Имена Низама аль-Мулька и его господина, султана, попали в первый «черный список» начинающего убийцы и оставались там до тех пор, пока он не стер их кровью. В 1071 году Хасан ибн Саббах стал неофитом исмаилитизма, чьи проповедники распространились тогда по обширной территории от Марокко до Китая и Занзибара. Хасан, переживший множество приключений, должно быть, многому научился у исмаилитов, но именно он внес совершенно новую идею в политическую науку своего времени. Он изобрел истинно религиозное толкование убийства и рассматривал его как общепризнанное политическое оружие, весьма похожее, по предположению Фрея Старка, на манеру британских суфражисток и их использование голодовки столетиями позже.

Мы не можем проследить здесь постепенно ускоряющийся рост секты, основанной Хасаном. Через двадцать лет после его изгнания со двора сельджуков и султан, и Низам аль-Мульк были мертвы. В каждом случае орудиями убийства послужили агенты Хасана, в то время как сам Хасан оставался в безопасности в своем «тайном саду». Там он, по слухам, одурманивал и приобщал к своему делу тех кровожадных паразитов, которые впервые стали известны Западной Европе по хроникам крестоносцев и которые дали нам слово ассасин, заимствованное или искаженное французами от арабского hashshashin, что значит — пожиратели гашиша. Хасан ибн Саббах внушал страх и ненависть современникам, которые так и не простили ему того, что убийство стало не просто династической целесообразностью или вызванной гневом случайностью, а братским ритуалом и испытанием религиозного обучения.