Отходить к двери бесполезно. Глаза смотрят на меня, куда бы я ни встала. Их нужно закрасить. Немедленно.

– А это, как тебе известно, третья спальня, – говорит Роуз Голд, стоя у двери напротив.

Это была комната моего старшего брата. Я закрываю дверь в свою спальню, чтобы скрыться от глаз, и заглядываю в спальню Дэвида. Там пусто, если не считать нескольких нераспечатанных коробок. Но я, словно наяву, вижу его стол, заваленный рисунками, дневник в кожаном переплете, спрятанный под матрасом, тумбочку, а на ней раскрытый швейцарский нож с торчащим наружу копьевидным лезвием. Я торопливо прохожу мимо комнаты и останавливаюсь в ванной, которую нам четверым приходилось делить.

Роуз Голд идет за мной, прижимая к себе Адама.

– Все в порядке?

Я разжимаю пальцы, стиснувшие столик, в который встроена раковина, и слабо улыбаюсь, глядя на отражение дочери в зеркале.

– С этим домом связано много воспоминаний.

Роуз Голд улыбается в ответ.

– Я подумала, что мы могли бы вместе воскресить некоторые из них. Я бы хотела побольше узнать о своих родственниках. – Роуз Голд не знала своих бабушку и деда: мой отец умер почти сорок лет назад, а мать – тридцать.

Дочь выходит из ванной, баюкая Адама, и направляется в кухню. Я смотрю на свое побледневшее лицо в зеркале и ломаю голову. Зачем Роуз Голд купила дом моих родителей? Может, она все еще зла на меня. Может, ненавидит меня настолько, что готова даже купить дом, лишь бы насолить мне. Но если так, зачем вообще было пускать меня к себе? Почему она просто не уехала в другой штат, не начала с чистого листа? Разумеется, если бы она уехала, я бы ее нашла.

Я выскакиваю из тесной ванной, спасаясь от клаустрофобии, быстро обхожу кухню – все те же шкафы из темного дерева и оливковые столешницы – и возвращаюсь в гостиную, готовая упасть в кресло.

– Погоди, – говорит Роуз Голд, открывая дверь в подвал. – Ты же еще не была внизу.

Мое тело напрягается, а ноги превращаются в желе. Я помню подвал недоделанным, с голым бетонным полом и стенами. Планировалось превратить его во вторую гостиную, но в итоге там обосновался отец. У него был рабочий стол с инструментами и холодильник размером с гроб, куда он складывал всю добытую оленину. Я не спускалась туда с семи лет. Даже к дверной ручке не притрагивалась. Каждый год, начиная с 1961-го, третьего октября я все вспоминаю, как бы ни старалась забыть.

– А зачем? – говорю я. – Там что-то изменилось?

– Нет, но я поставила там беговую дорожку. Мне ее отдал мистер Опал. Он купил новую, а эту выставил у своей подъездной дорожки. Я проезжала мимо, увидела это и постучалась к нему, чтобы спросить, сколько тренажер стоит, а мистер Опал сказал: «Для тебя, милая? Ты столько пережила, забирай бесплатно».

Роуз Голд ухмыляется, и у меня возникает недостойное матери желание влепить ей пощечину, чтобы стереть эту усмешку с ее лица. (Вот видите? Я честно говорю о своих недостатках.) Да будь в подвале целое пиршество ко Дню благодарения, я бы все равно туда не сунулась.

Я сажусь в кресло и устраиваюсь поудобнее.

– Я потом посмотрю. Сегодня был непростой день.

Роуз Голд кивает:

– Конечно. Я не хотела тебя переутомлять.

Я переключаю внимание на телевизор, и мое сердце снова начинает колотиться.

– Надеюсь, ты не смотришь новости? Эти проклятые журналюги сломали нам жизнь. Ты же это понимаешь? – Мой голос звучит слишком истерично, но я ничего не могу с собой поделать. – Если ты веришь хоть одному их лживому слову, я просто не знаю, что с тобой сделаю.

– Мам, успокойся, – терпеливо отвечает Роуз Голд. – У меня нет кабельного телевидения и даже антенны для самых основных каналов. Это просто экран, чтобы смотреть кино и «Нетфликс».

Я неуверенно киваю, поскольку не представляю, как все это работает и что я пропустила, пока сидела в тюрьме. Когда Роуз Голд была маленькой, я разрешала ей смотреть только несколько диснеевских мультфильмов. Не хотела, чтобы телевизор отравил ей мозги.

– Извини. На меня слишком много всего свалилось. Кажется, мне пора вздремнуть.

– Тогда я пойду сцежу молоко. – Роуз Голд не выпускала Адама из рук с тех пор, как мы вошли в дом. Она уходит по коридору с малышом на руках, напевая «Лепим-лепим пирожки».

– Можешь сделать это прямо здесь, я не против, – кричу я ей вслед.

– Да нет, ничего, – отвечает она. Дверь комнаты моих родителей захлопывается, а потом я слышу, как тихонько поворачивается замок.

Мне тяжело сдержать раздражение, которое вызвал этот жест, но я стараюсь проявить понимание. Может быть, ей неловко сцеживать при мне. Может быть, она еще не привыкла к материнству. Может быть, ей нужно личное пространство. Может быть, может быть, может быть.

Наверное, я успела задремать, потому что, когда я открываю глаза, Роуз Голд сидит во втором кресле и баюкает Адама, глядя на меня. Я вздрагиваю, вспомнив глаза на потолке спальни. Роуз Голд продолжает пристально смотреть на меня, так что я поднимаюсь.

– Не пора ли мне приготовить ужин?

Роуз Голд пожимает плечами:

– Почему нет. У меня есть все необходимое для супа с тортеллини.

Я готовила его, когда она была ребенком, – для себя, разумеется. Ее бы от него только стошнило.

На кухне я достаю замороженные тортеллини, итальянские колбаски и сливочный сыр с травами из холодильника. Пошарив в кладовке, я нахожу томатное пюре, консервированные помидоры и куриный бульон. Через несколько минут колбаса уже шипит на сковородке, а все жидкости смешаны в моей старенькой кастрюльке. Я по многому скучала в тюрьме, но по готовке – никогда. Впрочем, и в ней есть свои плюсы: эта монотонная работа все же требует некоторой степени концентрации, так что не успеваешь думать ни о чем другом.

За час я растопила плавленый сыр в бульоне, сварила пасту и обжарила колбаски. Я разливаю суп по мискам, с восторгом глядя на свое первое творение после выхода из тюрьмы. Пусть это довольно глупо, но я горда собой.

– Ужин готов!

Роуз Голд садится за стол напротив меня. Я пододвигаю к ней ее порцию, а потом беру ложку. Я многие месяцы мечтала о том, как впервые поем на свободе. В этих мечтах я смаковала каждый кусочек и наслаждалась каждым глотком. На самом же деле я торопливо хлебаю суп, работая ложкой так быстро, как могу.

– Кажется, я проголодалась, – смущенно говорю я, поднимая взгляд. – Ты не хочешь добавки? – Тарелка Роуз Голд полна до краев. – Что случилось? Тебе не нравится суп? Я что-то не так приготовила?

Роуз Голд качает головой.

– Я не голодна. Поздно пообедала перед тем, как забирать тебя. Ты злишься? – В ее голосе слышится искреннее сожаление, так что я решаю ее простить.

– Конечно нет. Там еще много осталось, завтра поешь.