порог, оказавшись в тёмной прихожей. В глаза бросились старые зеркала в рамах из морёного дерева и защитные иероглифы, начертанные прямо на стенах.

Старик стоял перед Шоджи молча, сложив сухие морщинистые руки на животе. Кимоно выглядело выцветшим и несвежим. Ногти были грязными и, кажется, пропитались какой-то едкой красящей жидкостью. От старика пахло ароматическими маслами и химикатами. Его глаза, затянутые поволокой, глядели на гостя вопросительно. Из глубины квартиры долетали приглушённые звуки сямисэна в старой записи.

Шоджи осмотрел старика повнимательней. Редкие с проседью волосы были густо смазаны каким-то составом и походили на сосульки. На морщинистой, черепашьей шее красовался старый шарф в красную и зелёную клетку, весь засаленный и в пятнах. На ногах — толстые носки таби.

Должно быть, Шоджи слишком затянул паузу, потому что старик нетерпеливо переступил с ноги на ногу и сказал:

— Что вы на меня уставились, молодой человек? Мне некогда. Я занят. Если ошиблись дверью, так идите дальше своей дорогой.

Голос у него был хрипловатый и надтреснутый. Неприятный.

— Вы меня не помните, Симада-сан? — поспешно проговорил Шоджи, слегка поклонившись. — Я у вас был неделю назад.

Старик помолчал секунд пять.

— Как же, помню, — кивнул он, наконец, не отрывая глаз от лица посетителя.

Он того, что он не моргал, становилось как-то не по себе. Впрочем, глупости: бояться в этой квартире было нечего и некого.

— Ну, так я снова по тому же вопросу, — сказал Шоджи, попытавшись изобразить заискивающую улыбку. — Насчёт Мизуки, девахи моей.

Старик отступил в сторону, давая посетителю возможность пройти в комнату.

— Прошу, господин, — проскрипел он, тут же подавившись приступом кашля.

Сухие руки с мумийными пальцами поднялись к шарфу и принялись поправлять его — словно бледные пауки побежали вверх по кимоно.

Комнату, в которой оказался Шоджи, обставили ещё лет сорок назад, и с тех пор, судя по всему, в ней ничего не изменилось — хозяин только постарался придать ей таинственный и экзотический вид при помощи нескольких занавесей, драпировок и пары гравюр с ёкаями. В центре комнаты стоял круглый, покрытый тёмной скатертью стол, центр которого занимал Медальон Провидцев. Едва ли настоящий.

На книжных полках виднелись корешки, свидетельствовавшие о роде занятий хозяина квартиры: издания, посвящённые Дзигоку и демонологии. Не древние фолианты, которых днём с огнём не сыщешь, а вполне современные, выставленные почти в любом книжном магазине. Среди них были живописно раскиданы свитки.

Квартира заметно контрастировала с внешним видом старика. Полы были натёрты до блеска, на мебели и расставленных повсюду статуэтках окимоно — ни пылинки. Шоджи подумал, что это дело рук домработницы, приходившей к старику в первой половине дня. Она же выполняла работу секретаря и вела его дела.

Шоджи обратил внимание на тяжёлую занавеску, отделявшую гостиную от спальни. Ещё в прошлый раз он незаметно заглянул за неё и выяснил, что там находятся свернутая рулоном и сдвинутая к стене постель, комод и расписанный аистами сундук.

Сегодня занавеска была слегка сдвинута. Должно быть, старик дремал или собирался прилечь, когда раздался звонок.

— Присядьте, господин, — предложил старик, указав на циновку.

Сам он опустился на тощую подстилку напротив. В его движениях сквозила претензия на величественность, но весь его вид и нелепая фигура могли вызвать лишь смех. Шоджи, однако, оставался серьёзен.

Усевшись, он молча поглядел на старика, придав лицу выражение сокрушённое, почти отчаявшееся — Шоджи репетировал не один день.

— Что вас привело ко мне? — поинтересовался старик, нетерпеливо постукивая сухими пальцами по коленям.

Сейчас, сидя на полу, он казался совсем крошечным.

— То же, что и в прошлый раз, сэнсей, — Шоджи горестно покивал. — Опять, проклятая стерва, меня бросила!

— Мизуки? — вопросил старик и зашёлся кашлем.

Дождавшись, пока приступ пройдёт, Шоджи ответил:

— Она, тварь! Ненавижу грязную шлюху! Но люблю, понимаете?!

— А как обстояли дела в течение той недели, что прошла после вашего последнего визита? — поинтересовался старик.

Шоджи пожал плечами.

— Да, в общем-то, никак. То мирились, то опять она принималась меня доставать, — врал он самозабвенно, глядя в чёрные маслянистые глаза. — Сука она, Симада-сан, вот и всё! Шалава! Ей место в плавучем доме, честное слово!

— Ну-ну! — попытался успокоить гостя старик, но ликвидатор вошёл в образ и не обратил на его возглас внимания:

— Ей хочется, чтобы я за ней бегал, а сама изображает королеву! — Шоджи чувствовал, что его понесло, но считал, что так даже лучше: эмоциональность добавит рассказу достоверности. Впрочем, особенно притворяться и не требовалось — за основу он взял историю собственных, правда, очень старых отношений. — Извести меня хочет, тряпкой сделать, размазнёй! А я мужик! Не подкаблучник какой-нибудь и становиться им не собираюсь!

— Вы воспользовались тем, что я вам дал? — быстро вставил Симада, воспользовавшись краткой паузой.

Глава 9

Шоджи тщательно изучил биографию объекта — то, что было доступно. Такаши Андо снабдил его довольно подробными сведениями о жизни «колдуна». Когда-то Хотэко Симада учился в техническом университете, а затем перешёл на философский факультет, где изучал историю религий. Писал работу о мистической составляющей в культуре малоазиатских народов. Предположительно в тот же период обнаружил у себя способности Провидца. После окончания учёбы преподавал, но недолго. Параллельно активно развивался как адепт воздуха. Получив доступ к Кава-Мидзу, Хотэко Симада был приглашён кланом Кавагути, и много работал на благо своего дзюйбацу, но затем каким-то образом ушёл (исключительный случай, оставшийся загадкой; поговаривали, что всё дело в том, что Симада по какой-то причине утратил способности Провидца и перестал быть нужен дзюйбацу) и открыл своё дело — стал «магом» и принимал по большей части одиноких женщин, у которых не складывалась личная жизнь. Любой сказал бы, что он зарыл свой талант в землю, но, судя по всему, Хотэко Симада считал иначе. Во всяком случае, ничего изменить в своей жизни он не пытался.

Единственным ярким и даже судьбоносным эпизодом в его биографии в последние годы стала поездка с археологической экспедицией к крепости Фусими, где он участвовал в раскопках. Его интересовала знаменитая тринадцатидневная битва, и по возвращении он даже издал небольшую монографию, посвящённую ей и личности генерала Исиды Мицунари, казнённого после инцидента. Именно тогда старик, очевидно, заполучил то, что стало причиной столь пристального интереса к его персоне Такаши