— Ты не хотел?

— Ты действительно сущее наказание, вечно ставишь людей в положение виноватого! Ладно, я рад. Ты довольна? Я счастлив, что пришел сюда, но скажи мне, почему ты этого хотела? Уверен, это не трудно…

— Я хотела поговорить с тобой.

— Хорошо, ты разговариваешь.

— Что ты думаешь обо мне?

— Не знаю.

— Ты думаешь о том, привлекательна я или уродлива?

— Господи, что ты хочешь сказать? Хорошо, у тебя прекрасная фигура.

— Ты не хотел бы увидеть меня голой?

— Иногда ты просто невыносима… Что ты хочешь узнать?

— Это…

В этот момент я смотрю ему прямо в глаза, пристально и глубоко, как будто хочу пригвоздить его к земле и отрезать путь к отступлению. После Мориса я стала наблюдательной. Я очень хорошо знаю, что происходит, когда мужчины говорят со мной об этом или внезапно начинают пялиться, или же вдруг их голоса какую-то долю секунды звучат напряженно… И тогда — оп-ля! — они ведут разговор гладко независимо от его темы и кажутся более уверенными, чем когда бы то ни было. Думают, ты поверишь, что они невинны как овечки. Больше меня это не устраивает! Сегодня Жан-Марк не ускользнет! А он и не собирается. Я сразу понимаю, что он пропал.

Одним движением я стаскиваю ночную рубашку. Она падает на пол, подобно увядшей розе. Готова поклясться, что Жан-Марк даже не заметил этого: он уставился на меня, неподвижный и онемевший.

— Доволен?

— Да, — бормочет он.

Его руки так вцепились в колени, что побелели косточки. Он пытается встать.

— Нет, не двигайся, не надо. Если ты сделаешь хоть одно движение, я снова оденусь, а ты уйдешь из этой комнаты.

— Нея…

— Замолчи, не хочу тебя слушать. Решения здесь принимаю я.

Отодвинувшись от него, я стою теперь перед большим, почти в полный рост, зеркалом на двери ванной комнаты. Я смотрю сейчас не на Жан-Марка, а на его и свое собственное отражение. Широко раздвигаю ноги. Левой рукой поочередно ласкаю соски, и они набухают и твердеют. Моя правая рука медленно опускается по животу вниз, пока не достигает моего пышного лона, и вот палец лениво проскальзывает внутрь. Я никогда раньше не ласкала себя стоя, иногда только представляла это в своем воображении. Одно время это была одна из моих любимых фантазий. Сегодня очень ясные воспоминания о предыдущих мечтах возвращаются вновь. Именно так, как я всегда представляла себя, — стоя перед мужчиной. В самом деле, намного труднее возбудить себя стоя. Мне нужно закрыть глаза, иначе удовольствие будет не слишком продолжительным. Мой клитор сухой: если я стану слишком быстро и жестко потирать его, то он просто возбудится, что совсем ни к чему. Я смачиваю палец языком и очень мягко опускаю его на крошечный бутон блаженства. Я едва шевелю им, но мгновенно вызываю резонанс, и — о, счастье! — все снова приходит в движение. Моя вульва увлажняется, теплеет: я вспоминаю… Я возвращаюсь к сценарию, знакомому по последним нескольким месяцам, в течение которых я ночь за ночью переживала экстаз, доводя себя до изнеможения, чтобы снова ожить, два или даже три раза подряд, пока не засыпала, переполненная радостью и усталостью. Я гуляю по лужайке, отделяющей сады Тюильри от арки на Пляс-дю-Каррусель. Разглядываю все статуи обнаженных женщин, одну за другой, и желание достижения оргазма нарастает во мне, как если бы каждая из каменных фигур доставляла себе удовольствие прямо у меня на глазах. Мои ягодицы и грудь округляются, полнеют, я тяжелею, и каждый шаг дается мне все с большим трудом. Я подхожу к пустому пьедесталу, взбираюсь на узкий постамент и там несколькими почти незаметными движениями сбрасываю одежду. Мне не нужно ничего ни расстегивать, ни развязывать. Моя одежда спадает с меня сама по себе (совсем как сейчас ночная рубашка); она падает, словно лепестки, как гонимое ветром облако, и совсем без труда я принимаю чудесную удобную позу, как если бы мои бедра поддерживались самим воздухом. Прохожие ничего не замечают. Они не знают, что я — настоящая женщина; в их глазах я просто статуя, как и все другие — до тех пор, пока один из них не обращает на меня внимание и не останавливается передо мной, тоже выскальзывая из своей одежды, подобно змее, сбрасывающей кожу. Он появляется перед моим взором в первозданном виде, но его нагота не похожа на наготу мужчин, которых я видела до сих пор без одежды: у него отличные пропорции, сложен в точности как те греческие статуи в учебниках по древней истории, с небольшой выпуклостью груди и маленьким компактным членом, туго свернутым, с плотными барашками волос. Он останавливается, смотрит на меня, кладет свою руку на член, словно щит, скрывая его от меня, и в этот момент моя собственная рука закрывает лоно, и мой пальчик незаметно проникает в глубь влагалища. Я преодолеваю препятствие с некоторым трудом, поворачиваю чуть быстрее, и экстаз наполняет меня именно тогда, когда стоящий передо мной мужчина убирает свою руку, и вместо члена возникает зверек, похожий на ласку или выдру, с острой мордочкой, сверкающими глазами и толстым коричневым, шелковисто блестящим мехом. Тем же самым движением мужчина и зверек вспрыгивают на меня, и нижнюю часть моего живота начинает пожирать живой жгучий рот: мужские ласки, укусы зверька и не знаю, кого еще. Я открываю глаза, испускаю стон, и в ответ раздается стон Жан-Марка: он сидит, развалясь в кресле и сжимая правой рукой возбужденный член. Внезапно я говорю ему: «Нет, хватит!»

Жан-Марк полуудивленно повинуется, странно глядя на меня. Испуганный, покорный, инертный взгляд. За что Жан-Марк должен поплатиться, так это за мое раздражительное настроение.

— Извини, Нея… Не знаю, что на меня нашло…

— Не будь глупцом, Жан-Марк, ты увидел, как я вхожу в экстаз, и захотел того же. Умереть проще, я помогу тебе.

— Ты любишь меня? — спрашивает Жан-Марк без всякого выражения.

— Конечно, нет.

Игнорируя мой ответ, Жан-Марк встает и направляется в мою сторону с вытянутыми руками. Очевидно, он хочет поцеловать меня. Он выглядит совершенно нелепо в приспущенных пижамных штанах, причем верхняя часть их не допускает появления на свет Божий и его все еще упругого члена, и бедер, и икр ног, кажущихся уж слишком тонкими.

— Подтяни пижаму и сядь.

— Я люблю тебя, Нея, ты знаешь…

— Оставь эти глупости, ты возбудился, наблюдая меня в экстазе. Это нормально, но я предупреждаю тебя: не пытайся трогать меня, тем более — целовать, иначе ты окажешься на площадке, прежде чем поймешь, что тебя ударило.

Жан-Марк едва ли понимает, что с ним происходит, и опять это меня радует. Определенно, он довольно мил. Особенно сейчас, в голом виде. Даже худоба его привлекательна. Каждый раз, когда я с ним заговариваю, его пенис вздувается, твердеет, увеличивается, как будто исполняет свою собственную музыку. Я восхищена. Я подхожу к нему и останавливаюсь возле кресла. Он не может видеть меня. Я нежно провожу рукой по его плечам, затем по рукам. Когда наши руки сближаются, он пытается схватить меня. Но я успеваю остановить его: «Я сказала тебе не делать ничего до тех пор, пока я не попрошу. Держи руки при себе».