Однако чувственность юной Любовницы пробуждалась непросто: французские поклонники боготворили Айседору и отказывались видеть в ней земную женщину. «Первые приключения моей юности были неудачными. Неведомая страна, называемая Любовью, в которую я мечтала войти, долгие годы оставалась для меня закрытой. Главным образом, благодаря религиозному страху, который я внушала своим поклонникам».

В сердечных делах было затишье, но именно в этот период жизни Дункан поступило первое серьезное предложение о контракте от крупнейшего берлинского варьете. Дункан его отвергла, так как считала, что искусство божественно и его нельзя опошлять. Уверенность, основанная на глубинной интуиции, устами Айседоры заявила: «Мое искусство не для кафешантана. Когда-нибудь я приеду в Берлин и, надеюсь, буду танцевать под ваш филармонический оркестр, но в храме музыки, а не в кафешантане наряду с акробатами и дрессированными животными! Я приехала в Европу, чтобы через танец возродить веру, чтобы при помощи движений научить людей познанию красоты и святости человеческого тела. Когда-нибудь я приеду в Берлин и буду танцевать перед соотечественниками Гете и Вагнера, но в театре, достойном их».

Предсказание Айседоры сбылось спустя всего лишь три года. Но перед этим был Будапешт. Весна, апрель, цыганская музыка! Тут впервые пробудилась чувственность юной Айседоры. Что удивительного в том, что под мелодии вольного народа дремавшие чувства раскрылись как цветы.

Пробуждение Любовницы произошло. «В бесновавшейся толпе я увидела молодого венгра с божественными чертами лица и стройной фигурой, которому было суждено превратить целомудренную нимфу, какой я была, в пылкую и беспечную вакханку, – напишет она. – Все способствовало перемене: весна, мягкие лунные ночи, воздух, насыщенный сладким запахом сирени. Дикий восторг публики, мои ужины в обществе совершенно беззаботных чувственных людей, цыганская музыка, венгерский гуляш, приправленный паприкой, тяжелые венгерские вина. Я впервые за мою жизнь ела обильную возбуждающую пищу, что пробудило во мне осознание, что мое тело – не только инструмент, выражающий священную гармонию музыки.

Мои маленькие груди стали незаметно наливаться, смущая меня приятными и удивительными ощущениями. Бедра, напоминавшие еще недавно бедра мальчика, начали округляться, и по всему моему существу разлилось одно огромное, волнующее, настойчивое желание. По ночам меня мучила бессонница, и я металась в постели в горячечном, мучительном томлении».

Венгерский Ромео, прекрасный артист Оскар Бережи, впоследствии ставший знаменитостью, стал избранником Айседоры. «Ромео и я скрылись на несколько дней в деревню, где жили в крестьянской избе. Мы впервые познали счастье целыми ночами находиться в объятиях друг друга. Проснувшись на заре, я испытывала невыразимую радость видеть свои волосы спутавшимися с его черными душистыми кудрями и чувствовать его руки вокруг своего тела».

«Итак, познав желание – постепенное приближение высшей точки наслаждения, безумный и окончательный порыв последней минуты, я уже не беспокоилась о возможной гибели моего искусства, об отчаянии моей матери и о крушении мира вообще. Пусть осудит меня тот, кто может. Но скорее пусть он винит Природу или Бога за то, что они сотворили эту минуту более ценной и более желанной, чем все остальное во Вселенной, что мы с нашими познаниями можем пережить. И понятно, что чем выше взлет, тем больнее падение при пробуждении».

В турне по Венгрии в каждом городе Айседору ожидала коляска, запряженная белыми лошадьми и полная белых цветов. «Я садилась в нее и ехала по всему городу под крики и приветствия толпы, словно молодая богиня, спустившаяся из другого мира. Несмотря на блаженство, которое давало мне искусство, несмотря на поклонение толпы, я постоянно страдала от желания увидеть моего Ромео, особенно по ночам, когда оставалась одна. Я чувствовала себя готовой отдать весь свой успех и даже свое искусство ради того, чтобы на одну минуту быть снова в его объятиях, и я страдала, ожидая дня возвращения в Будапешт».

Этот день наступил. Но дальнейшее общение с Оскаром привело Дункан к печальному выводу, что обыденная семейная жизнь с любимым мужчиной для нее невозможна.

С очередными гастролями Дункан отправилась в Германию. Студенты Мюнхена ее боготворили настолько, что выпрягали лошадей из коляски и везли ее по улицам, сопровождая с зажженными факелами и распевая студенческие песни. Мюнхен был в те годы настоящим ульем артистической и интеллектуальной жизни. «Витрины магазинов представляли собой сокровищницы, полные редких книг, старинных гравюр и заманчивых новых изданий. Это в соединении с удивительными музейными коллекциями, со свежим осенним воздухом, которым дышали солнечные горы, с посещениями мастерской сребровласого Лембаха, с постоянным общением с философами… Я также научилась пить превосходное мюнхенское пиво, и недавно испытанное потрясение (разрыв с Ромео) немного сгладилось».

В это время в жизни Айседоры наступил период величественной музыки Вагнера и попытки выразить ее в пластических импровизациях. «Я дошла до состояния, когда внешний мир кажется холодным, призрачным и мертвым. Театр был для меня единственной живой реальностью. А может быть, это был тот же Эрос, только под другой личиной?» – размышляла Дункан в своем дневнике.

Любовь не замедлила пробудиться – художник и искусствовед Генрих Тоде увидел в Айседоре святую Клару, а Айседора в нем – святого Франциска из трудов Микеланджело. Роман этот не был земной страстью: «Он покорял меня одним лучезарным взором, от которого все кругом будто расплывалось, и дух мой на легких крыльях несся к горным высотам. Но я и не желала ничего земного».

Как раз в это опасное для формирования Любовницы время импресарио предложил Айседоре Дункан контракт на гастроли в России. «Санкт-Петербург был только в двух днях езды от Берлина. Но казалось, что попадаешь в совершенно иной мир бесконечных снежных равнин и темных лесов. Холод и степи, блестящие от снега, как будто немного остудили мой разгоряченный мозг, – напишет Айседора. – Поездка по России была прервана ранее заключенными контрактами, требовавшими моего возвращения в Берлин».

В Берлине у Дункан впервые возникли долгие и серьезные отношения с мужчиной – она познакомилась там с великим английским театральным режиссером Гордоном Крэгом. Айседора описывает их знакомство так: «После спектакля ко мне в гримерную вошел красивый, но очень рассерженный человек.

– Вы поразительны! – воскликнул он. – Вы необыкновенны! Но отчего вы украли мои идеи и где вы раздобыли мои декорации?

– Что с вами? О чем вы говорите? Это мои собственные голубые занавеси. Я их придумала в пять лет и с тех пор танцую на их фоне!

– Нет! Это мои декорации и мои идеи. Но вы – существо, которое я представлял себе среди них. Вы – живое воплощение моих мечтаний.

Крэг повез меня в свое ателье, которое располагалось на самом верху высокого берлинского дома. Пол там был черный, навощенный, усыпанный искусственными лепестками роз. Передо мной стояло воплощение молодости, красоты и гения. Вспыхнув внезапной любовью, я бросилась в его объятия, побуждаемая темпераментом, спавшим два года, но всегда готовым проснуться. На мой зов откликнулся темперамент во всех отношениях меня достойный; я нашла плоть своей плоти и кровь своей крови».