Нет и сомнений в невозможности подойти к нактоузу и проследить за поведением компаса при перемещении магнита. Не только потому, что несший вахту Вест сразу же подошел и поинтересовался, почему доктор еще не лег спать, но и потому что совершенно очевидно — кораблем управляют вовсе не по компасу. Ветер усилился до штормового, в последнюю смену вахты «Сюрприз» взял еще один риф на марселях и фоке, а также убрал блинд. Так что преследуемый корабль виднелся прямо по носу. Фрегат шел за ним, бушприт нацелился точно на длинную, освещенную лунным светом кильватерную струю. Оба корабля мчались по морю с огромной скоростью.

— Расстояние вроде бы то же самое, — заметил Стивен.

— Хотелось бы думать, — ответил Вест. — Мы выиграли кабельтов к двум склянкам, а теперь она его отыграла и даже больше. Но в любом случае, через час или что-то около того приливное течение начнет работать против ветра, устроив ей мерзкое встречное волнение.

— Капитан лег спать? — спросил Стивен, сложив руки рупором, чтобы его голос, до смешного хриплый и слабый, можно было услышать сквозь рев моря и ветра.

— Нет, он в каюте, прокладывает по карте курс. Мы только что очень точно определили наше местоположение по Веге и Арктуру.

Таким образом есть простой способ разобраться как минимум с одной стороной его неведения. Если он спустится в каюту, то увидит местоположение корабля, отмеченное на карте со всей аккуратностью искусного навигатора. Но так поступать неблагородно, более того — это напрямую противоречит его собственной морали, личному набору правил, которые для Стивена отделяли гнусный шпионаж от законного сбора разведывательных данных.

— Прошу прощения, — отозвался Мэтьюрин, целиком пропустив последнюю фразу Веста, за исключением того, что он что-то сказал (точнее проревел) об огне.

— Я говорил всего лишь о том, что в Англси, наверное, подожгли вересковую пустошь или заросли дрока, — объяснил Вест, указывая на далекую оранжевую змею по правому траверзу.

Стивен, на мгновенье задумавшись, кивнул, а затем полез обратно вниз по сходному трапу, намереваясь пройти вперед по шкафуту. Большинство вахтенных правого борта укрылись под срезом квартердека, и Баррет Бонден отделился от их группы, чтобы провести доктора мимо дважды закрепленных орудий и под дважды принайтовленными шлюпками на ростерных бимсах, мимо камбуза, мимо подвесного трапа к большому сюрпризовскому лазу для проводки талей стень-вынтрепа в самое уютное, безопасное и сухое место, которое можно найти в такой ситуации.

Здесь, в носовой части, под прикрытием фок-мачты и марса-шкот-битенгов, было намного тише, и они некоторое время беседовали о том, как идет погоня, шнява четко и ясно виднелась в миле от них, она мчалась вперед и увеличивала дистанцию.

Бонден понимал, что доктор расстроился. На случай, если расстройство это связано с призом, относительно неэффективными действиями фрегата или с тем, что сухопутные могут счесть недостатком смелости у капитана, он очень деликатно предложил вспомнить о нескольких вещах. В начале очень долгого плавания ни один капитан не станет рисковать мачтами, рангоутом и такелажем, пока ему не противостоит вражеский военный корабль из состава военного флота или, на крайний случай, очень важный приватир. В начале очень долгого плавания корабль, низко сидящий и неуклюжий из-за множества припасов, нельзя по-настоящему гнать вперед — как можно при возвращении домой налегке, с припасами на несколько дней. Доктор должен помнить, как фрегат шел под брамселями с ветром, при котором обычно берут все рифы на марселях, и не только под брамселями, но и под верхними и нижними лиселями — когда они гнались за «Спартаном» по пути домой с Барбадоса.

Попробуй они провернуть подобное сейчас, корабль развалился бы на части и пришлось бы плыть домой — по крайней мере тем, у кого нет крыльев.

Бонден с сожалением заметил, что он с самого начала выбрал неверный курс. Доктор не из-за этого нервничает. Так что с замечаниями о том, что надо очень аккуратно идти на корму (одна рука для корабля, другая для себя), он оставил Мэтьюрина наедине с собственными размышлениями. Если, конечно, это слово подходило для тревожной суеты мыслей, снова и снова возвращающихся к одному и тому же вопросу, пока фрегат и его добыча без устали неслись по залитому лунным светом беспокойному морю, как будто совсем не двигаясь в этом мире без неподвижных ориентиров.

Все же появился новый фактор — Джек Обри не считает захват шнявы делом первостепенной важности. Можно ли ему предложить повернуть и поспешить на юг, на рандеву в Лиссабон? Нет, нельзя. Джек Обри знал, насколько ему позволено (а точнее — насколько требуется) подвергать опасности корабль ради трофеев. Там, где речь шла о его профессиональных обязанностях, с тем же успехом, что и совет, ему можно было бы предложить взятку.

— Ну, Стивен, вот ты где! — воскликнул Джек, внезапно появляясь из-за битенгов и натянутого между ними Бонденом небольшого парусинового экрана. — Вымок, как маринованная селедка. Прилив усиливается, он сейчас устроит волнение на море, и ты промокнешь еще сильнее, если это вообще возможно. Господи, да тебя уже можно как швабру выжимать. Почему ты не надел дождевик? Диана же купила его тебе. Пошли, выпьем кружку бульона и поедим жареного сыра. Давай помогу перебраться через битенги, подожди только, когда на волне поднимемся.

Четверть часа спустя Мэтьюрин сообщил, что бульон и жареный сыр он будет переваривать в орлопе — там его ждет ряд неотложных дел.

— А я посплю до конца вахты, — сказал Джек. — Советую тебе сделать то же самое — выглядишь ты довольно усталым.

— И впрямь, я что-то плохо себя чувствую. Наверное, пропишу себе что-нибудь.

Есть все причины плохо себя чувствовать, подумал Стивен, сидя на табурете рядом с медицинским ларем. Окольные и робкие его слова о других командирах, которые в других условиях прекращали некую гипотетическую погоню, оказались в общем-то бесполезными. Или даже, если Джек все-таки поймал их направление, хуже чем бесполезными. Единственный его план — сбить корабль с курса — оказался одним из тех легко приходящих на ум фантомов, которые выглядят неплохо лишь до тщательного рассмотрения. В данном случае смысл в подобном имелся лишь темной, пасмурной ночью, когда один лишь компас определял курс корабля. И нужно было бы все проделать незаметно. Хотя, надо признаться, положение фрегата оказалось удачным: можно было заставить повернуть его на запад, не подвергая никакой опасности; не то чтобы это что-нибудь значило.

Чувствовал он себя выбитым из колеи и смятенным. Прилив создал серьезное волнение — не такое сильное, как надеялись (ветер стихал), но всё равно столь резкое, что на носу хоть сколь-нибудь долго оставаться не удавалось. Так что Стивен шагал по верхней палубе от дверей кормовой каюты до переднего орудия с наветренного борта. Каждая вахта видела, как он ходит туда-сюда, и в каждой вахте матросы попроще заявляли, что в жизни не видели, что доктор может волноваться из-за приза. А их товарищи поумнее отвечали: «Разве будет господин, у которого трость с золотым набалдашником и собственный экипаж, волноваться из-за маленькой десятипушечной шнявы-приватира? Нет. У него зубная боль, и он ее пробует разгулять. Только ведь не поможет, никогда не помогало. Наверное, сейчас примет какое-нибудь лекарство, или, может, мистер Мартин зуб вырвет».