Едва Мария опустилась на диван, как в комнату возвратилась миссис Фишер с подносом, на котором лежал длинный тонкий батон (французский багет называются такие батоны), маслёнка и нож для масла с закруглённым концом. Поднос она поставила на стоявший перед диваном сундучок, который заменял собой кофейный столик, и сказала:

– Вот багет и масло. Если проголодалась, угощайся, пожалуйста. Честно говоря, гостей у меня давно уже не бывает, так что в доме из еды ничего больше нет, к сожалению, – в этот момент на кухне засвистел чайник, и вдова добавила, улыбнувшись: – А вот и чай подоспел!

И она вновь вышла из комнаты – заваривать чай, очевидно.

Мария задумчиво смотрела на багет и масло. Если она начнёт есть, то ей придётся задержаться здесь на какое-то время. Из вежливости хотя бы придётся.

У неё громко заурчало в животе.

Знала Мария, конечно же знала, что не стоит, нельзя принимать угощение от незнакомых людей, но всё же не удержалась. Отломила кусочек багета, намазала его маслом. Впилась зубами в хрустящую корочку, под которой таился ароматный воздушный мякиш. Как же сильно этот багет с маслом отличался – в лучшую сторону, разумеется! – от чипсов, вяленой говядины «Биф Джерки» и шоколадных батончиков «Динь-Дон», которыми ей приходилось питаться изо дня в день.

Короче говоря, Мария даже не заметила, как проглотила этот кусочек багета. Она немедленно отломила новый кусок, намазала маслом… потом ещё, ещё…

Хлеб был восхитительным.

Вскоре послышался скрип колёсиков, и миссис Фишер вкатила в гостиную столик на колёсиках, на котором стояли две чашки с блюдцами и фарфоровый чайник. Вдова налила Марии чаю, а сама открыла шкаф и принялась перебирать стоявшие там квадратные конверты из плотной бумаги. Выбрала один, вытащила из него чёрный диск с яркой круглой этикеткой в центре и осторожно опустила его на какой-то плоский ящик с резиновым диском и какими-то рычажками, кнопочками…

Щёлкнула рычажком – зажглась маленькая зелёная лампочка. Затем повернула торчащую сбоку пластмассовую лапку с иголочкой на конце и поднесла к начавшему крутиться чёрному диску.

– Видела когда-нибудь такое? – спросила миссис Фишер, опуская иголку на краешек диска.

– Нет, – ответила Мария. – А что это?

– Проигрыватель для винила и пластинка.

В динамике проигрывателя что-то зашипело, защёлкало, потом прорезались барабаны бонго, к ним добавился контрабас, рояль, и возникла мелодия. Нежно вздохнули скрипки, и на их фоне запел голос:

– В парке темно, лишь сквозь ветви деревьев льёт свой серебряный свет Луна…

Голос был каким-то странным, словно доходившим издалека, но при этом оставался мягким и нежным, словно летний ветерок.

– Эта запись удачнее, чем та, что сделала Дорис Дей. Была такая очень модная певица когда-то. Но в танцевальных залах и на радио не хотели отдавать предпочтение какой-то никому не известной девчонке, – с улыбкой заметила миссис Фишер и отхлебнула из своей чашки.

– Для любимого моего я пою эту нежную песню. Медовый месяц (месяц, медовый месяц) пусть сияет нам весь июнь… – продолжал петь сладкий голос под низкий рокот контрабаса и переливы звонких барабанчиков.

– А я и была такой никому не известной девчонкой из Бруклина. Мне было всего девятнадцать лет, на дворе стоял 1959 год, а Нью-Йорк… О, Нью-Йорк был тогда сказочным местом!

И тут Мария поняла. На пластинке пела миссис Фишер.

«Сколько же лет с той поры прошло? – мысленно пыталась сосчитать Мария. – И сколько же сейчас лет миссис Фишер?»

Да, это была совершенно другая, давным-давно ушедшая эпоха. Прошлое столетие. Нет, прошлое тысячелетие уже! С ума сойти! Но какая же старая она, миссис Фишер!

– О том, что я пою, мой отец узнал, прочитав рецензию в газете, – продолжала миссис Фишер. – Ох и разозлился же он тогда!

Она подлила чаю себе, предложила подлить Марии.

– Но быть в центре внимания огромного зала, видеть в темноте силуэты зрителей… чувствовать за спиной музыкантов, ощущать тяжесть микрофона в своей руке, слышать свой собственный, многократно усиленный динамиками голос – это было для меня верхом блаженства. Я словно переносилась в другой мир… Счастье. Да, это было именно счастье, – вдова прикрыла глаза и обхватила рукой воображаемый микрофон.

Мария поставила на столик свою чашку и решила, что пора перейти к делу, за которым она, собственно, и пришла сюда.

– Значит, сообщение, которое меня просили вам передать, было песней, которую вы пели когда-то? – спросила Мария.

– Это была наша песня, – не спеша открывать глаза, ответила миссис Фишер. – До того, как мы поженились, он был завсегдатаем клуба «Авангард», где я тогда выступала. Если я почему-то не пела «Серебряную Луну», он подходил и просил её исполнить. Вскоре я стала петь её только для него одного, все остальные посетителя клуба для меня в это время просто переставали существовать. И вот однажды вечером он подошёл ко мне и пригласил на свидание, – она задумчиво покачала головой и сделала ещё глоток чая.

– А потом вы… поженились, да?

– Ага. Через некоторое время, – кивнула миссис Фишер. – Точнее, после того, как Роберт скопил достаточно денег, чтобы купить эту квартиру и привести её в порядок. У Робби хватило здравого смысла не арендовать, а именно купить это место, только поэтому меня до сих пор не выселяют отсюда. А вообще-то здесь во времена сухого закона была подпольная забегаловка, где отводили душу любители спиртного. Так что… – добавила она, наливая себе ещё чаю, – как только ты произнесла эти строчки, я сразу поняла, что ты… действительно разговаривала с Робертом. Кто, кроме него, мог помнить эту песню, а тем более знать, что она наша с ним! Но что мы всё обо мне да обо мне? Теперь ты о себе расскажи. Кто ты? Знаю ли я твоих родителей?

Но Мария приехала сюда не для того, чтобы о своей семье рассказывать. И не для того, чтобы выслушивать истории миссис Фишер о её былой семейной жизни. Она пришла затем, чтобы помочь вдове отыскать спрятанное у неё в доме сокровище, верно? Мария оторвала ещё кусочек хлеба и принялась жевать.

Ку-ку! Ку-ку!

Из окошечка в верхней части часов с кукушкой высунулась деревянная птичка, прокуковала, а затем снова спряталась за дверцей. Пять часов. Мария понимала, что ей пора поторапливаться. Мать уже, наверное, нервничает и сердится, гадает, куда это запропастилась её дочь. И Мария, набрав воздуха в грудь, приступила к делу.

– Мистер Фишер просил меня помочь вам найти спрятанное в вашем доме сокровище, – не переставая жевать, выпалила Мария, совершенно забыв о том, что неприлично говорить с набитым ртом.

Миссис Фишер после этого долго молчала.