class="p1">– Что не так с водой? – Коллин наклонилась поближе, чтобы расслышать его голос, и ощутила запах ментола.

– Ну, для начала, ее слишком мало, – произнес Дэниел таким тоном, словно это было очевидно. – Все эти плотины и гидроузлы, которые понастроили вверх по реке: когда сбрасывают отработанную воду, лосось чуть ли не варится в реке заживо. И с отводом воды большие проблемы. Ты не поверишь, какой вред нанесла вырубка леса. Ручьи забиты илом, тени нет, вода такая теплая, что в ней купаться можно. А уж уровень загрязнения…

Он все говорил и говорил, рассеянно шаря взглядом по полкам – словно пытался найти на них некий предмет, который поможет проиллюстрировать его слова. Коллин с трудом сохраняла внимание, пытаясь поспеть за резкими поворотами его мыслей. Кожу начало покалывать, как от электричества – так близко они стояли с Дэниелом.

– Посмотрим, как рыба пойдет на нерест осенью. Но я сразу скажу: я бы из этих ручьев больше не пил, – закончил он. – Времена нашего детства давно прошли. Но люди редко беспокоятся о том, чего не видят, верно?

Коллин кивнула: слушала она только вполуха, постоянно отвлекаясь.

– Все еще живешь в Кламате? – спросил он.

Коллин почудился в этом неприятный подтекст: а как же наши мечты выбраться из этого захолустья?

– На севере города, – ответила она. – У Проклятого ручья.

– Серьезно? – Его глаза расширились. А может, ей просто показалось.

– Арката… – выдавила она. – Это все было не для меня.

Как будто эти пять месяцев – ее крохотный рабочий стол в офисе по продажам недвижимости, булькающий диспенсер для воды, арендованная комната с тесной двуспальной кроватью, пружины которой скрипели так громко, что они с Дэниелом переместились на пол, чтобы хозяйка их не услышала, – были просто неподошедшей обувью, которую Коллин примерила и отложила в сторону.

– Я никогда не была умной.

В школе мальчишки часто задирали Дэниела: «Если ты такой умный, чего не научишь своего дядю красть рыбу и не попадаться?» вжимали его в стену, разбивали ему нос, если он пытался сопротивляться. И все же в девяти случаев из десяти это Дэниела директор порол так сильно, что он потом не мог сидеть. Коллин как-то подслушала, как учитель объясняет: они должны бить детей из племени юрок, вроде Дэниела, сильнее, чем всех прочих, потому что кожа у них крепче и чувствуют боль они слабее.

Повисло неловкое молчание. Дэниел принялся мычать мелодию – три короткие ноты, явно свидетельствующие: он задумался о чем-то, чего Коллин было никогда не постичь.

– А ты? – спросила она, возвращая его на землю.

– Я работал в Канаде, в Британской Колумбии. Исследовал лососевых. Недавно получил финансирование, чтобы съездить сюда на год. – Он наморщил лоб – видимо, на деле история была несколько сложнее. – Учитывая дядю и все остальное… Я решил, что сейчас было бы неплохо вернуться домой, понимаешь?

Коллин вгляделась в его глаза, пытаясь отыскать в них старую, затаенную злобу. «Я сюда никогда не вернусь». Но нет, ее больше не было. Дядю Дэниела десятки раз арестовывали за ловлю рыбы при помощи жаберной сети – тогда это еще было запрещено. Но племя юрок добилось, чтобы Верховный суд рассмотрел их дело, – и выиграли. Коллин даже видела в газетах фотографию дяди Дэниела, когда несколько лет назад суд принял окончательное решение: племя юрок рыбачило в этой реке с самого начала времен, и они имели право делать это так, как привыкли, в пределах реки в сорока пяти милях от океана, плюс по миле в ручьях с каждой стороны – на территории всей резервации, что бы там ни считали власти штата. Каждое второе воскресенье, на пиршестве от «Сандерсона», Коллин обязательно напоминал об этом очередной взбешенный рыбак, севший рядом: как, дескать, их руки связаны законом штата Калифорния, а юроки вылавливают себе из реки лососей размером с собаку. Рич, кажется, считал решение суда справедливым, но в городе далеко не все были согласны с этим мнением. То и дело Коллин натыкалась взглядом на наклейки, гласившие: «Спаси рыбу – закатай в банку индейца».

– Как давно ты вернулся? – спросила она.

– Пару месяцев назад, – признался Дэниел. – Рад, что мы вот так вот столкнулись. Вообще-то, я хотел спросить… – Вид у него стал застенчивым. – Наверное, мне стоило спросить об этом уже очень давно…

– Миссис Гундерсен? – Из-за торгового стеллажа появилась Мелоди Ларсон. Двухлетнюю дочь она пристроила у себя на бедре. – Угадайте, что? – Она схватила свободную руку Коллин и прижала ее ладонь к натянутой коже своего живота, провела вниз, пока Коллин не нащупала головку младенца. – Чувствуете? – Она широко улыбнулась. Мелоди только-только исполнилось двадцать три, но в уголках ее глаз уже залегли морщинки. – Сработало. Упражнения эти. – Она повернулась к Дэниелу. – Она заставила моего малыша сделать сальто, – объяснила она. – Спасла меня от кесарева.

Коллин ощутила, как лицо заливает краска.

– А этой вот она помогла родиться всего за четыре часа. – Мелоди Ларсон легонько подкинула дочку на руках. – В этот раз собираюсь рекорд побить – рожу за три.

– Я обязательно приду в среду, – пообещала Коллин, изо всех сил желая, чтобы Мелоди Ларсон ушла.

– Жду не дождусь, – проговорила та и поспешила по своим делам, оставив Коллин и Дэниела одних.

– Как долго ты работаешь акушеркой? – спросил Дэниел. Сама она себя так никогда бы не назвала.

– Я не акушерка. Я не училась этому и ничего такого. Я просто… Ну, ты понимаешь. Один раз кому-то помогаешь, и все уже об этом говорят. Ты знаешь, что у нас за город.

– Я думал, от крови тебе нехорошо, – поддразнил ее Дэниел, и она тут же словно вновь оказалась в кинотеатре Аркаты. Коллин покраснела еще сильнее.

– Я научилась с этим бороться.

Дэниел шумно выдохнул через нос.

– Хорошие были времена. – Несколько секунд он рассматривал содержимое ее корзинки. Затем их глаза встретились, и во взгляде Дэниела сверкнул игривый огонек, казавшийся почти неуместным среди выбеленной стерильности аптечных полок. – Ты ведь знаешь, что эти крендели совершенно безвкусные? – У Дэниела всегда была манера задавать вопросы так, что Коллин чувствовала себя очень важной – все его внимание было сосредоточено на ней! – и одновременно глупой.

– Неправда, – возразила она. – На вкус они как картон.

Дэниел рассмеялся. В животе у Коллин потеплело – так ей стало приятно, что у нее получилось его развеселить. – Моему мужу они нравятся, – добавила она.

– О, – Дэниел кивнул. Она была замужней женщиной. И ее крендели Дэниела никак не касались.

– Мам? – Карпик стоял в конце ряда стеллажей и наблюдал за ними, зажав в руке игрушечную