ходил по кругу. Время шло. Я наслаждался молчанием и представлял себе, что останусь здесь.

DJ Кривда поднял с пола кусочек воска. Посветил. Всюду лежали обломки свеч. Тогда он подошел к стене и еще раз присмотрелся к кирпичам. Вынул первый попавшийся огарок, вложил пальцы в образовавшуюся щель. Занялся следующим. На вопросы, что он делает, не отвечал, а лишь поднял огонек над головой. Огонек тут же погас, но этого хватило.

DJ Кривда влез на плечи Тромбеку. Зажигалка высветила дыру под потолком, высотой с метр, довольно узкую. DJ Кривда оставил зажженную свечку у ее устья, спрыгнул и начал нас уверять, что чувствовал с той стороны дуновение воздуха. Добавил, что коридор длинный, но чем-то все же должен кончаться.

Никто не слушал протестов Блекоты. Мы вытащили остальные свечки и нашли места, где можно зацепиться пальцами. DJ Кривда пошел первым. Я увидел, как его ноги исчезают в кирпичной пасти. Крикнул, что все в порядке и что он вроде бы видит конец туннеля. Мы двинулись за ним.

По бокам были навалены обломки кирпича, между которых торчали рукава курток, носки ботинок и уголок сотового телефона. Середина тропы была гладкой и чистой. Я быстро начал задыхаться, а когда мы остановились, врезался в Блекоту. Услышал DJ Кривду, его полный удивления вздох, а потом тишину.

24

С другой стороны побитая стена выглядела так, словно на нее пытался въехать танк. Кто-то явно штурмовал этот заслон, напрасно пытаясь пробиться наружу. Сикорка сказал, что дело давнее и наверняка использовали таран. Ржавые отметки виднелись на кирпичах.

Становилось все холодней, зажигалки давали все меньше света. Мы добрались до развилки, потом еще до одной. Поворачивали как попало, к теплу, к холоду, к кажущемуся движению воздуха.

Что-то хрустнуло под ногой Тромбека и заставило его нагнуться. Мы сгрудились над скелетиком ребенка, в обрывках светлой рубашки и коротких штанишек. Маленькие ножки все еще были в сандаликах. Рядом лежали электронные часы. DJ Кривда взмолился, чтоб мы возвращались, но уже никто не знал, как это сделать. Шли словно сквозь сон. Свернули в очередной закоулок. Тел там было больше.

Мы видели их на какой-то момент в свете зажигалок – молодые и старые, с потемневшей кожей, облегающей черепа, и с вытянутыми перед собой руками, словно мертвые в последний миг старались отбросить их как можно дальше от тел. Мужчины в мундирах, остатках костюмов и свитеров. Женщины в расстегнутых блузках, обнажающих кратеры на месте грудей.

Окружающий нас запах не позволял дышать. Тромбек погасил зажигалку. Остальные последовали его примеру, и мы осторожно пошли дальше, оставляя мертвых позади.

25

Сикорка бил кулаками в беленые стены и кричал. Мы ежеминутно останавливались и в свете зажигалок присматривались к собственным перепуганным лицам. На стенах виднелись осьминоги, утки, зебры и дельфины, нарисованные давным-давно. То и дело мы попадали в неглубокие ямы, пахнущие вином.

Безуспешно пытались оценить направление по пламени зажигалки. DJ Кривда какое-то время пробовал поворачивать только направо, потом бросил. Мы шли вслепую, отдыхая на развилках, где можно было сесть кружком. Я забыл обо всем, что случилось этой ночью. Мои друзья были взволнованы и испуганы, шептались, что уже никогда не выйдем на свет.

Я наслаждался тишиной. До сих пор я и не знал, что тишина существует.

Лег и хотел заснуть. Меня подняли. Тромбек услышал в коридоре топот. Сказал, что надо идти на этот звук. Никто не спросил почему. Я шел в центре, за мной Блекота волочил ноги и шептал, что не хочет еще умирать.

Звук вскоре стих, и мы оказались в тишине. Зажигалки догорали. Мое тело было грязным изнутри, словно все яды вошли под кожу. Коридоры становились все короче, развилки все чаще, я терся головой о потолок. Стало тепло и душно. Неожиданно Тромбек бросился бежать. Мы помчались за ним, стукаясь о стены. Я думал, что он сошел с ума.

Мы кричали ему, чтоб он бежал помедленнее. Он не отвечал.

И вдруг мы увидели его массивный силуэт на фоне лунного света.

26

Нож, свисающий с потолка, отсекал свет от тьмы. Через световое окно вливался слабеющий блеск луны. На стенах проказничали грифоны, у них были кошачьи тела и грозные птичьи головы. Углы помещения тонули во мраке. Кровь забронзовела на песке, а пол пульсировал оглушающим грохотом барабанов.

Мы выглядели как мертвецы, поднятые из могил в день суда. Пыль побелила черную одежду Блекоты, а его длинные волосы скрутились в запыленные космы. Сикорка разевал рот на покрасневшем лице, словно только что выплюнул жирный кус. Пот блестел на DJ Кривде. Тромбек стоял, широко расставив ноги. Из-под мокрой рубахи вываливался белый живот.

Если мы еще и не были мертвы, то – я был уверен – умрем через мгновение. Рухнем мертвыми в песок, все в один миг, как и положено настоящим друзьям. Но мы начали танцевать.

27

Мы танцевали под луной, окруженные огнем. Я не видел себя. Мои ноги ступали сами, и я даже не догадывался, что они способны на такое. Мощно и уверенно, словно утаптывая землю перед каким-то важным событием. Барабаны кружились у меня в животе, бежали вверх, заставляя голову дрожать.

Я видел лишь их тени. Сикорку танец разделил – его мощный торс колыхался мягко, в такт, руки извивались, словно лишенные костей, пальцы взмывали высоко, к световому окну, хватали месяц, его серебро – богатство, которое было ему так нужно. Но его ноги долбили в одно место, сильно и яростно. И кто попал бы под них, был бы растоптан. Я готов был поклясться, что Сикорка смеется.

DJ Кривда танцевал, словно конькобежец на слишком маленьком катке. Балансировал бедрами и бил в ладоши, то и дело отирая пот со лба. Ноги поднимал высоко и медленно, опускал резко. Отталкивался от земли. Наклонялся за песком и бросал его как можно дальше от себя, словно тот обжигал ему ладони. Наконец обхватил руками голову и начал раскачиваться.

Тромбек крутил пируэты, вздымая песок, что превращался в покрасневший от огня вихрь. Раскинул руки. Я чувствовал ветер, что он поднимал. Казалось, он взлетит к окну или даже еще выше, но Тромбек лишь потерял очертания. Стал безголовой лентой с черным выцветающим пятном на месте живота. Он единственный из нас смог издать какой-то звук, что-то среднее между стоном и восхищенным выкриком.

Блекота делал мелкие шаги и прижимал к груди невидимый силуэт. Ласкал его и гладил, начал бороться с ним, выпустил и схватил вновь. В этом и состоял его танец – он подбрасывал невидимую фигуру, притягивал ее и отталкивал. В какой-то момент сбавил темп, его плечи напряглись, и лишь ступни продолжали разбрасывать песок. Поворачивал голову ко мне и остальным, словно желая спросить, хорошо ли танцует и таким ли должен быть танец.

Из живота, сердца и головы у меня выходили темные тени, как и у остальных. Я тщетно пытался их разогнать – они отбегали в углы помещения, но тут же возвращались. Да и ладно, подумал я, пусть будут, они мне не мешают. Хорошо танцевать здесь, в подземельях. Это стоит того. За каждую бессонную ночь и поломанный день. За ледяные месяцы, что разогревал лишь гнев. За дороги, полные сожженных домов, и зарево на горизонте. За изломанное тело и его гнев калеки. За неоконченные дела. За женщин с голодными лонами и мое собственное иссыхание. За рассвет, что встречаешь на кухне. За Рыкусмыку. За руку, что не слушает головы. За темные улицы, дышащие ужасом и злом. За девушек, что всегда уйдут к другому. За унылых баб, что всегда остаются. За бешенство и Бешенство. За дыру на месте отца, которую не заделать.

За ребенка, умершего в случайной матке. За любовь. За деньги. За то, чтоб уже настал конец. За тишину, чтоб продолжалась.

28

Я смотрел на себя в танце, как на кого-то незнакомого. Из живота, паха и головы текли черные нити, искали друг друга на песке, словно слепые котята. Собравшись в темную тучу, двигались к каменным лавкам, чтоб там сгуститься и слиться воедино. Другие тоже видели их. Блекота поднимал ноги еще выше, чтоб не наступить на них.