— Испанское небо не менее ярко.

— О, нет, гораздо менее. Цвет неба в Старом Свете настолько же бледнее здешнего, насколько незабудки бледнее васильков. В этом отношении ни Испания, ни Италия не выдерживают сравнения с Калифорнией. И моря там тоже совсем другие. Даже хваленый Неаполитанский залив кажется жалкой лужей рядом с этим безграничным водным простором. Неужели ты не согласна со мной?

— Если бы я смотрела на мир твоими глазами, я, пожалуй, согласилась бы с тобой. К счастью или к несчастью, у меня есть собственные глаза. И, по правде говоря, я не нахожу в этом заливе ничего особенного.

— Если не а нем, то на нем. Разве не хорош, например, этот военный корабль?! Признайся, дорогая, что ты от него просто в восхищении!

— Этот корабль не является неотъемлемой принадлежностью залива, — возразила молодая девушка.

— Он стал его неотъемлемой принадлежностью. К тому же на нем (я говорю не о заливе, а о корабле) находится некий молодой человек, сильно интересующий некую молодую андалузку, не безызвестную тебе Иньесу Альварец!

— Ты могла бы сказать то же самое об одной молодой бискайянке, небезызвестной тебе Кармен Монтихо!

— Допустим! Что ж, я не намерена скрывать от тебя своих чувств. Да, это правда! На английском фрегате есть человек, который меня очень интересует. Он мне бесконечно нравится. Я полюбила его. Вот видишь, Иньеса, мне нисколько не стыдно открыто признаться в том, что большинство женщин считают почему-то своим долгом скрывать. Бискайянки гораздо откровеннее андалузок. Впрочем, дорогая, ты старалась понапрасну. Я давно разгадала твою тайну. Тебя с первого же взгляда пленил юный английский мичман с кудрями цвета лисьего хвоста.

— Какой вздор! Его кудри нисколько не похожи на лисий хвост. Они в тысячу раз красивее волос того лейтенанта, о котором ты мечтаешь и днем, и ночью.

— Ах, что за глупости! Посмотри-ка! Вот прядь блестящих темных кудрей, напоминающих старинную бронзу. Более красивых волос я не видала еще ни у одного мужчины. Они восхитительны. Мне хочется без конца целовать их.

Кармен прижала волосы Кроуджера к своим губам.

— Лучше посмотри на мое сокровище! — воскликнула Иньеса, вынимая из-за корсажа прядь чьих-то светлых волос. — Эти кудри блестят в лучах солнца, как золотая парча. Они гораздо красивее и в тысячу раз более достойны поцелуев.

Племянница поднесла к губам кудри Кедуолладера и принялась целовать их.

— Так вот какие подарки ты принимаешь от молодых людей! — с деланной строгостью произнесла Кармен.

— Я беру пример с тебя! — отпарировала Иньеса.

— Может быть, ты даже сочла нужным сделать ответный подарок?

— А ты?

— Я — да. У меня нет от тебя секретов, голубка. Об одном прошу тебя: будь в свою очередь откровенна со мной. Дала ли ты юному мичману прядь своих волос?

— Да, Кармен.

— Ас волосами и сердце, не правда ли? Что же ты молчишь?

— Обратись с этим вопросом к своему собственному сердцу, тетушка. Оно тебе ответит за меня.

— В таком случае все ясно. Мы с тобой в одинаковом положении. Будем же блюсти наши тайны. А теперь поговорим о чем-нибудь другом. Вернемся к началу нашей беседы. Скоро нам придется проститься с Калифорнией. Ты радуешься этому?

— От всей души. Я удивляюсь, что ты не разделяешь моих чувств. Нет страны лучше Испании и города красивее Кадикса.

— У каждого свой вкус. В данном случае наши вкусы диаметрально противоположны. Калифорния мне дороже родины. Я люблю Сан-Франциско. Через несколько лет он сделается большим, красивым городом. Я бы хотела остаться здесь навсегда. К сожалению, мое желание неисполнимо. Мне придется распрощаться с этими местами. Отец твердо решил вернуться в Испанию. И дом, и земля уже проданы и не принадлежат нам. Новые владельцы ждут — не дождутся нашего отъезда. Скоро мы отправимся в Панаму, переедем через перешеек, пересечем Атлантический океан и начнем заново привыкать к старомодной, чопорной и нелепой европейской жизни. О, как я буду тосковать по вольной и дикой природе, по здоровой простоте нравов, по здешним людям, таким своеобразным и сильным! Я уверена, что умру там от скуки. Твой Кадикс убьет меня.

— Но ведь ты же не можешь быть счастлива здесь, Кармен! За последнее время Сан-Франциско изменился до неузнаваемости. Мы почти никуда не выходим. На улицах стало далеко не безопасно. Город битком набит какими-то ужасными людьми в красных рубашках. Ох, не выношу я этих золотоискателей, этих противных англосаксов!

— Как? Ты ненавидишь англосаксов? А чьи же кудри спрятаны у тебя на груди, так близко к сердцу?

— О, это совсем другое дело! Он не сакс, а кельт, человек той же расы, что и вы, баски. К тому же у него нет ничего общего с грубыми, хищными авантюристами. Сеньор Кедуолладер — настоящий рыцарь.

— Охотно верю этому. Но, мне кажется, ты несправедлива к людям в красных рубашках. Не следует обращать слишком много внимания на внешность. Под самыми безобразными домоткаными блузками бьются иногда самые благородные, самые честные сердца. Среди золотоискателей, о которых ты отзываешься с таким презрением, немало людей, вполне заслуживающих названия джентльменов. Вопрос об их происхождении меня нисколько не интересует. Они не причинили мне никакого зла, ни разу не нанесли мне оскорбления. Я часто и охотно провожу время в их обществе. Папа так же несправедлив к ним, как и ты. Именно их появление заставило его решиться покинуть Калифорнию. Многие испанцы последуют нашему примеру. Между тем мы могли бы преспокойно остаться здесь и даже не сталкиваться с этими «варварами», как принято называть золотоискателей. Что касается меня, я горячо люблю Калифорнию. Предстоящая разлука с ней страшит меня. Подумать только, что я никогда больше не увижу смуглых ваккеро, несущихся галопом по прерии на превосходных мустангах и набрасывающих лассо на рога диких быков! Ах, какое это чудесное зрелище! В наш прозаический век такими зрелищами случается любоваться крайне редко. Знаешь, Иньеса, я часто думаю о том, что простые калифорнийские ваккеро достойны звания героев не менее, чем великий Конде или Сид Кампеодор.