— Привет, ребята, — поздоровалась Оксана. —Что празднуем?

— Ну… это так, скромный товарищеский ужин, —отозвался Краев, и она вдруг поняла, что он ждал её, что он тоже был очень ейрад. — Кто тут у нас с боевой вахты вернулся? Кто весь день родинузащищал?

— Да уж, не щадя живота… — рассмеялась Оксана,невольно погладив место, где полагалось находиться желудку. Глаза вдруг самымнатуральным образом защипало. Кто, когда в последний раз готовил ей ужин?

Краев тоже почему то кашлянул, отвернулся, ткнул вкартофелину спичкой и принялся опорожнять электрочайник, в котором всё иварилось.

— Прошу. Горячая.

— Угу. — Варенцова сразу потянулась к селёдке,после чего ткнула вилкой в сторону кота — Ну а мой обормот как? Не скучал?

— Думаю, что нет. Некогда ему было, — отозвалсяКраев. — Весь в делах! Построил всех местных котов, переметил весьрайцентр, сожрал обе ваши баночки, а колбасу чуть с руками не оторвал… Теперьвот спит, блаженное существо. Никакого тебе социума с моралью, ханжеством,предрассудками… Сплошная искренность и целесообразность. Хочет есть — ест,хочет спать — спит…

Сказал и почувствовал, как слева за ухом начала возникатьслишком хорошо знакомая тяжесть. «Господи, второй день подряд!.. —мысленно возопил он. И сразу невольно усовестился: — Спасибо, что хоть в поездене развезло…»

— Да, хорошо быть кисою, хорошо собакою. Где хочу,пописаю, где хочу, покакаю. — Оксана не удержалась и поддела ещё кусокселёдки. — Олег, а можно вас насчёт Тихона и завтра напрячь? Вы с нимвроде поладили, а в обед я обязательно забегу…

Как же ей было спокойно, уютно и хорошо. Может, первый разза все последние годы. Вот так сидеть в домашних тапочках и болтать с этимумным и хорошим человеком, носившим такое славное имя: Олег… Снова чувствоватьглубоко внутри робкую дрожь вроде бы давно похороненной струнки… И холера-то сним, с выпоротым судьёй, а заодно и со звёздочкой, слетевшей с погон. Кажется,они привели её именно туда, куда было надо. Если правда, что за всё нужноплатить, за эту встречу с неё взяли очень по-божески… Так ей. по крайней мере,казалось…

Краев улыбнулся криво, через силу, уже чувствуя, какперспектива товарищеского ужина катится в тартарары.

— Завтра, — выговорил он, — меня с утра везутв лес. Отец noгибшего сослуживца пригласил… Хотите, ключ от номера оставлю?Пускай Тихон базируется… дорожку он знает… чтобы вам в бункерной двери лазейкудля кота автогеном не вырезать…

Последние слова он договаривал уже с закрытымиглазами. А когда, спохватившись, разлепил веки, то встретил пристальныйвзгляд Варенцовой.

— Опять болит? — негромко спросила она.

— Да, есть немножко, — сознался Краев и тихо селна пол. — Там… в тумбочке… контейнер. Один шприц… и две капсулы, жёлтые…

Шприц оказался в руке у Оксаны без всякой задержки,непонятно каким волшебством. Восприятие во время приступов выделывало занятныештуки, включаясь, кажется, на одну секунду из каждых пяти. Краев потянулся зашприцем, но рука была холодная, мокрая и неуклюжая. Оксана сама задрала емурукав, нащупала вену…

— Тебе, может, врача? — скачала она, вытаскиваяиглу. — «Скорую»? Я сегодня слышала, у них тут в больнице специалистыочень хорошие…

Краев близко увидел её глаза и вдруг понял, какой женщинойбыла суровая подполковница. Может, сегодняшний приступ был ему ниспосланнарочно затем, чтобы он это уразумел. Он выбил зубами дробь по кромке чашки,заливая гусевское снадобье, и стал ждать если не облегчения, то по крайней мереспасительного забьггья.

Оксана сидела рядом с ним на полу, обнимая, поддерживая,невыразимым образом отгоняя прочь боль. В какой-то момент она даже примерилась,а не получится ли уложить его на кровать, но Олег был покрупней, чем она, абезвольное тело становится чудовищно неподъёмным, уж ей ли было не знать.Дотянувшись, она стащила с кровати старый клетчатый плед и закутала Краева.

Почти сразу к ним присоединился Тихон. Зевая во все клыки,кот потоптался у Краева на ногах, потом полез выше, покрутился, ища единственноверное место, и наконец устаканился в немыслимой позиции — тёплой урчащеймеховой подушкой у Олега под левым виском.

Оксана приткнулась к нему головой с другой стороны,чувствуя, что вот-вот разревётся. Так вот, значит, ради чего Олег припас левыйревольвер с бумажкой на стволе. Чтобы уйти по собственной воле, а не тогда,когда прикажет болезнь. И не вмешаться, и не помочь, и не остановить…Только-только померещившегося ей принца на белом коне…

— Значит, говоришь, по капельке? В тесной мужскойкомпании? — Бьянка усмехнулась и положила ногу на ногу так, что куцыйхалатик явил взгляду кружева от Диора. — Ну и чем же закусывали?

Туалет её был роскошен, вызывающе утончён и являл собойярчайший контраст по сравнению с гостиничными реалиями. Особенно с постельнымбельём.

— Рукавом занюхивали, — буркнул Песцов. —«Кристалл» закусывать нельзя, весь букет испортишь. Ты, Бьяна, понимаешь, это жбатя того прапора… который за рулём сидел… Ваньки… Так вот, очередь из калашаему врезала метров с полста. Ты, Бьяна, понимаешь — из калаша?

— Ну? — Бьянка потянулась, хмыкнула и поигралаполой своего халатика. — Понимаю.

— А ничего ты, Бьяна, не понимаешь, — началзлиться Песцов. — На нём броник был, экспериментальный, сметаллокерамическими вставками. Дерьмо ещё то. Одну пулю та вставка держит, аесли больше — хрусть. На острые, твёрдые, как металл, фракции. И всё, кончилсяВанька. А потом все кончились. Кроме меня и сержанта. И мне бы капец пришёл,если б не он. Даром что писатель — мужик…

Песцов зарычал и вытер глаза.

— Знаешь, Сёма, за что я тебя вообще-то люблю? —неожиданно рассмеялась Бьянка. — За то, что дурак. Сколько жизнь тебябила, а ничего ведь не вбила. Вернее, не выбила. Всё-то тебе подавай любить,дружить, доверять, локоть чувствовать… Причём в смысле опереться, а не подрёбра в самый нужный момент… Ну признайся, рассказал ведь этому своему Краеву,что у него есть вещица, за которую я теоретически ему помогла бы с башкой? А?Рассказал?

— Ну допустим, — хмуро посмотрел на неёПесцов. — Потому что он мне — свой. И чтобы загибался на моих глазах, нехочу… Короче, поможешь? Хреновину он тебе, кстати, точно отдаст. Она ему, как японял, особо-то не нужна.

— Тогда пусть не тянет, а то ему недолгоосталось, — зевнула Бьянка. — И, между прочим, неоперабельную опухольубрать — дело даже для меня не самое простое. И не самое быстрое. Да,кстати, — деньги вперёд. «Утром деньги — вечером стулья». И никак иначе.Ферштейн?

Песцов закатил глаза к потолку.

— И почему все красивые бабы стервы?.. — вырвалосьу него. Немного подумав, он злорадно добавил: — Давай-ка одевайся и дуй влабаз, надо прикупить экипировку и харч. Завтра поутру в лес едем. Краев тожеедет, там вот и договоритесь!