Отношение Наливайко к патлатому хозяину скандального кота изпрохладно-настороженного успело стать едва ли не отеческим. Мало того, чтооказался Ванькиным сослуживцем, бывшим с ним в последний час, так ещё и автор,несомненно, талантливый. Это на фоне-то всеобщей нынешней графомании, когданапропалую тащат один у другого, из Интернета, из художественных книг, иназывают получившееся познавательной литературой.

— Спасибо на добром слове, — улыбнулсяКраев. — А по образованию-то… Ну… незаконченное высшее у меня.Техническое…

Он вдруг поймал себя на том, что название института помнил,а вот что преподавали — хоть тресни. Неужели сплошной марксизм-ленинизм?..

— А я думал, вы историк, — искренне удивилсяНаливайко. — Ну там, антрополог, этнограф… Знаете, об эффекте ускоренияисторического времени я бы с удовольствием поподробней с вами побеседовал. Мыведь с Мак-Гирсом примерно тем же занимались, только с другой стороны.

А ещё бедного Мак-Гирса кто-то отправил с верхнего этажа накопья решетки. И Олежка этот без лекарства из палатки ни шагу. Такие вотслучайные совпадения.

— Ну, это не моя теория, — смутился Краев. —На самом деле всё очевидно. Нашей планете четыре с хвостиком миллиарда лет,так? А прямоходящие пралюди возникли четыре с половиной миллиона лет назад, тоесть по сравнению с миллиардами — почти вчера. Ещё через три миллиона летпоявились и пошли в ход первые орудия труда. Это называют Палеолитическойреволюцией. Дальше, всего-то тридцать тысяч лет назад ещё одна революция,Верхнепалеолитическая, — наши предки кроманьонцы вытесняют с историческойарены неандертальцев. Придумывается так называемая охотничья автоматика — лукисо стрелами, ловушки, ловчие ямы… Десять тысяч лег назад случился экологическийкризис. Люди съели мамонтов и шерстистых носорогов, в результате чего едва невымерли сами. Тогда и случилась знаменитая Неолитическая революция — вместохищнического истребления окружающей среды наши предки занялись земледелием…Этот момент, как пишут авторитеты, и положил, собственно, начало истории. Тритысячи лет до нашей эры — Городская революция, начало Древнего мира. Потомначало железного века, а там и так называемая революция Осевого времени —возникли первые мировые религии. Это где-то с тысячного по трёхсотый год донашей эры. Сократ, Будда, Конфуций, Пифагор… Железное оружие гораздокачественнее и дешевле бронзового, убойность несравнимая, — ясное дело,человечеству понадобились культурные регуляторы в виде гуманистическихфилософий. Ну и большие империи в качестве мировых жандармов. Едем дальше,пятисотые—шестисотые годы нашей эры — гибель Древнего мира, началоСредневековья… Василий Петрович, я вам ещё не надоел?

— Всё сжимается, — кивнул Наливайко. —Взлетает к экстремуму.

— Вот именно, — кивнул Краев. — Чем дальше мыпродвигаемся по шкале в будущее, тем плотнее сжимаются витки времени. Самаэволюция идёт в устойчивом направлении, как говорят, векторно, но движетсяреволюционно — скачками. Кризис, потом скачок, кризис — скачок. И каждый даёткачественное усложнение системы. То пар появляется, то компьютеры с Интернетом…Так вот, частота скачков увеличивается в геометрической прогрессии. А еслисвести и математически обработать данные из разных наук, от геологии до обычнойи бактериальной палеонтологии, плюс археология и история, выясняется, что точкикризисов очень точно ложатся на так называемый гладкий автомодельный аттрактор.То есть и биологическая эволюция, и эволюция социальная имеют одни глубинныекорни, одинаковые механизмы.

— И сразу возникает вопрос, где же сходится нашапоследовательность, — проговорил Наливайко. — Где математическийпредел на временной оси, когда частота революционных вспышек стремится кбесконечности, а период между ними — к нулю?

— «Сингулярность истории», — сказалКраев. — Как в центре чёрной дыры. Историческая спираль свернётся в точку,можно даже вычислить, где именно… Для всей планетной истории — и биосферной, исоциальной — уже вычислили год. Две тысячи четвёртый… Ага, он уже миновал, а мыничего особенного не заметили?

— Разброс, — кивнул Наливайко.

— Именно, — скачал Краев. — Если взятьчеловеческую историю, предельная точка выпадает на две тысячи двадцать седьмой.А если обособить ту часть кривой, которая относится к Новой эре, получается дветысячи двенадцатый. Тот самый, на котором завершаются календари майя… Вот она,сингулярность, у нас прямо под носом. Формально мы сейчас вблизи точки, гдескорость истории должна стать бесконечной… На практике это будет скорее всегоозначать переход в совершенно другой рукав истории. Какой — пока невозможнодаже предполагать. Лишь бы наша история не оказалась… хм, безрукавкой…

— Две тысячи двенадцатый… — потёр лобНаливайко. — Знаете, что я вам скажу? Умирая, сэр Эндрю… профессорМак-Гирс… завещал преданному слуге передать мне: «две тысячи двенадцать». Аведь целью его эксперимента было моделирование «траектории истории»,основываясь на теории Теслы о нулевой точке эфира как шарнире вероятнойальтернативности. Я же говорю — мы с бедным сэром Эндрю подошли к той жепроблеме, только с другого конца. И с аналогичным результатом. Дай-то Бог,чтобы ошибочным… Безрукавка…

— Мы-то ладно, у нас компьютеры и экспериментальныеустановки, но вот откуда майя было об этом известно? Дай-ка Бог памяти… —Краев напрягся, стиснул кулаки и мрачно проговорил: — Они указывали день —второй Ахау третьего Канхина, что соответствует двадцать третьему декабря дветысячи двенадцатого, и пройдет он под знаком Бога Солнца Девятого владыки ночи.Луне будет восемь дней, и она будет третьей из шести…

— Эко вы сгустили краски, молодой человек, —невольно поёжился Наливайко. — Аж мороз по коже! Вас послушать, полныйабзац, безнадёга, все кутаемся в простыни и ползём на Южное кладбище… А ведьточка сингулярности-то является одновременно и точкой бифуркации, после неёвозможны разные траектории развития. С летальным вариантом всё ясно: кризисов унас выше крыши, и каждый на заглядение. Генетический, экологический, ресурсный,кризис внутренней технологической неустойчивости… А вот как там с вариантомвыживания? По-прежнему полный мрак, как у майя?

— Вечер добрый, — заглянул в палатку КоляБорода. — Не помешал?

Похоже, он был в прекрасном настроении и желал поделиться.

— Заходи, Коленька, — обрадовалсяНаливайко. — Ну-ка, расскажи, говорят, там твои что-то интересноеоткопали?

— Угу, — с гордостью кивнул Колян. — Кладбищенашли офицерское, войска СС. Кинжалы, парабеллумы, амуниция, одежонка,мелочовка, кресты… Почва там тяжёлая, глинистая, а значит, всё в целости исохранности. Тела правда, тоже… но в целом — неплохая прибавка для бюджета.

Он перехватил взгляд Василия Петровича и, кажется, собралсявстать в защитную позицию. Дескать, хорошо рассуждать о борьбе за чистую идею,но в реальном мире это не очень прокатывает. Экипировка, снаряжение, транспорт,бензин, жратва… не говоря уже о взятках чиновникам. Вот уж у кого никто незабыт и ничто не забыто. Вероятно, Коля ещё собирался поведать человекустаршего поколения, что они с коллегами не имели никакого отношения кмародёрам, которые торгуют жетонами-«смертниками», организуют пункты по приёмуцветных металлов и без зазрения совести толкают бандитам оружие. А также куродам, которые добывают тол, нанимая для этого за гроши гастарбайтеров…