Как и следовало ожидать, председатель комиссии по расследованию катастрофы с «Новороссийском» был предельно заинтересован в том, чтобы Говоров представил ему подробное описание всего увиденного и пережитого в процессе борьбы за спасение линкора.

Несколько настораживает лишь тот факт, что так называемая объяснительная записка в адрес председателя правительственной комиссии писалась Говоровым по просьбе флагманского механика дивизии крейсеров капитана 2-го ранга Степана Бабенко. Дело в том, что по степени участия самого Бабенко в процессе борьбы за спасение линкора несложно предположить, что сам Степан Григорьевич не в полной мере был заинтересован в столь объективном освещении событий, как это прослеживается из воспоминаний Виталия Говорова. Более того, по ряду признаков в более поздних «записках» Говорова прослеживается определенное давление или — можно сказать, — выполнение некоторых рекомендаций старшего начальника. Не следует забывать о том, что в последующие годы Виталию Говорову пришлось служить в подчинении у Степана Бабенко… А элементы корпоративной этики на флоте никто не отменял. Так или иначе, но трагические обстоятельства той последней для «Новороссийска» ночи сложились так, что Виталий Николаевич Говоров оставался единственным руководителем аварийной партии с самого начала и до конца, возглавлявшим аварийщиков на гибнущем линкоре. Подтверждением моих слов является и тот факт, что при создании проекта памятника погибшим «новороссийцам» именно к Говорову обращались авторы проекта. Из воспоминаний Виталия Говорова: «В апреле — мае 1956 года на крейсер прибыли два товарища из Москвы — художник и скульптор. Им поручено было разработать проект памятника-мемориала погибшим новороссийцам. Ко мне они были направлены командованием флота и эскадры, как к человеку, непосредственно руководившему борьбой с водой в помещениях линкора…» Тот факт, что в своем исследовании я беру за основу воспоминания Говорова, нисколько не умаляет подвиги, совершенные лейтенантами Дмитриевым, Саламатиным и Крайтерманом, возглавлявшим аварийные партии от своих крейсеров… Но степень непосредственного участия в процессе борьбы за живучесть линкора у аварийщиков этих групп несколько отличалась… Так, тот же Зиновий Крайтерман в своем письме пишет: «…примерно через 10–15 минут после страшного взрыва под линкором "Новороссийск” меня во главе аварийной партии в составе 75 матросов и старшин перебросили на линкор… Минут через 30 к нам подошел Ефим Матусевич… Мы начали выносить наверх людей из носовых кубриков, и вынесли около 40 человек, отправив их в госпиталь. Это длилось около 30 минут… Ефим сказал мне, чтобы мы поднялись наверх, где были построены аварийщики с других кораблей. Он был исключительно собран… Поблагодарил матросов и старшин за службу. Затем я отошел с ним на несколько шагов от строя, обнялись, и он сказал мне: "Ну, я пошел, прощай, а ты постарайся как можно быстрее увести своих людей с корабля. Ничего уже сделать нельзя…” (с. 3 письма).

У нас еще будет повод вернуться к содержанию письма Зиновия Крайтермана и воспоминаниям Виталия Говорова.

Для того, чтобы мои несколько замысловатые комментарии к воспоминаниям «новороссийцев» обрели вполне осязаемые черты, я предлагаю вам ознакомиться с воспоминаниями бывшего флагманского механика дивизии крейсеров, на тот момент — капитана 2-го ранга — Степана Григорьевича Бабенко.

Для более объективного анализа воспоминаний Степана Григорьевича напоминаю о том, что с 1944 года по февраль 1949 года Бабенко служил командиром дивизиона живучести на линкоре «Архангельск» (английский линкор «Ройял Соверен», временно переданный нашему флоту. — Б.Н.), с февраля 1949 по ноябрь 1951 года — командиром дивизиона живучести линейного корабля «Новороссийск», затем — командиром БЧ-5 на КРЛ «Адмирал Нахимов», и в исследуемый нами период являлся флагманским механиком дивизии крейсеров.

После прибытия на аварийный линкор командира дивизии крейсеров контр-адмирала Лобова вызов на «Новороссийск» капитана 2-го ранга Бабенко был более чем логичен… У Лобова была уверенность в том, что по опыту своей прежней службы на линкоре Степан Бабенко сможет оказать реальную помощь своим бывшим сослуживцам.

Из воспоминаний С.Г. Бабенко:

«…В третьем часу ночи в квартире раздался телефонный звонок. Встревоженным голосом дежурный по штабу дивизии передал мне указание срочно прибыть на линкор “Новороссийск ”. На мой вопрос, что случилось, ответил, что в носовой части произошел большой взрыв. Спросив, куда он выслал за мной катер, я быстро собрался и бегом направился на Графскую пристань, где меня ожидал катер. По дороге я вспомнил, что командир БЧ-пятъ линкора И.И. Резников сейчас находится в отпуске и уехал из Севастополя. Подходя на катере, я увидел линкор, стоявший на бочках с сильным дифферентом на нос, носовая часть была погружена в воду до якорных клюзов. Время было около трех часов, когда я подошел на катере к левому рабочему трапу. Поднялся по трапу палевый шкафут и там встретил С.М. Мухина, бывшего в то время командиром БЧ-пятъ крейсера “М. Кутузов ”. Он прибыл с крейсера на помощь со своими аварийными партиями (аварийная партия во главе со старшим лейтенантом Дмитриевым почти в полном составе погибнет, не успев отойти на баркасе от переворачивавшегося линкора. — Б.Н.). Прошли мы с ним на бак корабля. На баке верхняя палуба до самой второй башни главного калибра была залита илом, а в районе между носовыми шпилями и первой башней зияло отверстие большой пробоины. Тут же я встретил помощника начальника штаба эскадры Соловьева и спросил его о глубине под килем. Он по телефону запросил мостик и сообщил мне, что глубина места якорной стоянки 18 метров. В разговоре с Соловьевым возникла мысль срезать якорные цепи и бридель, чтобы освободить от них нос корабля. Соловьев пошел организовывать баркас, а я — автогенный аппарат и газорезчика. Но в это время к бочке уже подошел барказ с крейсера “Слава ” (в тот период — “Молотов”. — Б.Н.), и мы увидели искры от работы автогенного аппарата. Правда, удалось срезать только бридель, а якорные цепи с клюзами уже были погружены в воду…»

Стоит обратить внимание на очевидную неосведомленность помощника начальника штаба эскадры о тех мерах, что предпринимались на линкоре для его спасения. Такое явление стало возможным из-за отсутствия единого центра управления кораблем с флагманского командного пункта.

«…Мы с Мухиным спустились в нижние помещения на батарейной и броневой палубах. Шпилевое отделение, носовые кубрики до 3-го, а на броневой палубе до 15-го, уже были затоплены. Матросы аварийной партии работали дружно и слаженно — они укрепляли носовые переборки. Вот тут-то мы и убедились, что из себя представляли “облегченные” итальянские переборки. Под напором воды, несмотря на то что их укрепляли, выпучивались как фанерные, в них появлялись трещины, через которые фонтанировала вода.

По броневой палубе мы прошли в пост энергетики и живучести. Там на своих местах находились исполняющий обязанности командира БЧ-пять Ефим Матусевич и командир дивизиона живучести Юрий Городецкий. Обстановка в посту внешне спокойная и деловая: матросы, стоящие на связи, принимали доклады, передавали приказания. Я попросил ознакомить меня с обстановкой на корабле. Докладывал Городецкий, а Матусевич дополнял и уточнял некоторые моменты. На мой вопрос, где боевая документация, ответили, что затоплена в секретной части.