— Для кого?

— Для моего шурина. Того самого, которого вы отправили в Новую Англию. Чтобы арестовать цареубийц, Уолли и Гоффа.

Даунинг поднял взгляд от бумаг:

— Ах да. Наш неустрашимый охотник за судьями. Я и забыл. От него доходили какие-нибудь вести?

— Нет. Но мне пришло в голову, что экспедиция полковника Николса, административная инспекция колоний, может иметь нечто общее с миссией мистера Сен-Мишеля.

— Общее? — Искорка интереса.

— Вдруг мистер Сен-Мишель найдет что-нибудь интересующее полковника Николса.

— О, не думаю. В любом случае вашему грозному шурину поручено донимать своей особой жителей Нью-Хейвена. Вы мне клялись, что донимать ближних — его особый дар.

— Да. Я не сомневаюсь, что он уже пронял их до печенок, так что они решили перебраться в Новые Нидерланды.

— Нет-нет, — со внезапной резкостью сказал Даунинг. — Этого никак нельзя допустить.

— Я лишь шутил. Почему же?

— Чтобы жители Новой Англии начали заключать союзы с жителями Новых Нидерландов? От сего нам точно не ждать добра. Согласно полученному нами отчету, некие ньюхейвенцы, возроптав против коннектикутских властей, желают основать новое поселение. Новый Ковчег, так они его зовут. Пусть лучше сидят в Коннектикуте, у нас на глазах, чем шляться где-то и вступать в союзы с Петером Стёйвесантом.

— В таком случае я велю своему шурину уязвлять их не слишком сильно, чтобы не толкнуть в объятия сыроделов. — Пипс поклонился. — Значит, я еду в Портсмут. Если ваша светлость имеет какие-либо послания к полковнику Николсу, я их с величайшей охотой передам.

— Для сего у нас есть гонцы.

— Но мне это не составит никакого труда. Я ведь сам туда еду. — Пипс улыбнулся. — На службе Его Величеству для меня ни одно дело не зазорно.

— Вы весьма преданный слуга. Очень хорошо. Приходите сюда завтра утром. Флотт передаст вам депеши для Николса.

Балти проснулся под хлопанье крыльев летучих мышей. Он ахнул, потом вспомнил, что находится в месте, где следует ожидать появления летучих мышей, а именно в пещере.

Он сел. Ханкс у входа в пещеру поддерживал огонь в небольшом костерке. Они наконец-то сделали привал после двадцати четырех часов в седле, как раз когда край неба порозовел. Сейчас солнце садилось. Балти проспал весь день. Он вспомнил слова Ханкса: отсюда не более полудня пути до Хартфорда, который Ханкс называл также «Хооп» (Балти не запомнил почему).

— Я дам вам поспать. Нет необходимости ехать в темноте. Мы выедем в Хооп с первыми лучами зари.

— Так мы едем в Хартфорд или в Хооп? Хотя мне все равно.

Ханкса, кажется, забавляло, что Балти дуется.

— Хартфорд, Хооп. Называйте как хотите. Хооп — старое имя. Так назвал форт Адриен Блок, голландец. «Дом надежды» — Хёйс де Хооп. А Хукер переименовал его в честь английского города, где сам родился. Здесь большинство мест носит уже второе имя. Третье, если считать индейские названия. По справедливости надо бы. Здешнее племя, подунки, зовет это поселение «место черной речной грязи». То есть участок плодородной земли. А теперь оно зовется в честь английского городка. Может, когда-нибудь вы, французишки, переименуете его в Новый Париж.

— Я не француз. Я англичанин.

— Я собирался подстрелить какой-нибудь дичи на ужин, но заснул. Вот. — Он швырнул Балти мешочек сушеных фруктов.

Пещера была просторная, с высокими сводами. Вход располагался на крутом склоне примерно в сотне футов над землей. Ханкс был здесь как дома. Впрочем, он, кажется, везде был как дома.

Балти подошел к Ханксу и сел рядом. Зев пещеры смотрел на лес, где оглушительно трещали птицы, устраиваясь в сумерках на ночлег.

— Здесь можно спрятаться от этих… как вы их назвали? Кулуары?

Ханкс хрюкнул от смеха:

— Я полагаю, в кулуарах удобно прятаться от кугуаров.

Он жевал сушеные фрукты и оглядывал пещеру, пронзенную лучами умирающего солнца.

— Здесь однажды укрылась влюбленная пара, — сказал Ханкс. — Лет тридцать назад? Да, тридцать. Видите вон там, где вы спали, на камнях темное пятно? Там как раз он и умер. Пятно — это его кровь. Это все, что от него, бедняги, осталось.

Балти передернуло:

— Могли бы и предупредить.

— Вы уснули вроде как внезапно.

— Кто же он был?

— Петер. Петер Хагер. Ваших примерно лет. Голландец, из экипажа «Беспокойного» под командованием Блока. Он влюбился в дочь сахема[23] подунков. Принцессу. У нас тут, знаете ли, тоже есть принцессы. Вуннектуна. Для краткости — Некту. Говорят, что она была очень красива. Петер хотел на ней жениться по христианскому обряду, как положено. И они отправились в Бостон. Но там его арестовали за нарушение дня Господня и посадили в колодки. Некту умудрилась его освободить, и они бежали в леса, точно как мы с вами. За ними была погоня, и один из преследователей упал, ударился головой о камень и умер. Так Петер и Некту стали убийцами… Они добрались до форта Хооп. Но за их головы была назначена цена, и потому им приходилось оставаться в бегах. Однажды охотник за беглыми преступниками подстрелил Петера. Петер смог доползти до этой пещеры и умер на руках у Некту — вон там, где вы спали… Некту его похоронила. Так никому и не рассказала где. Она вернулась к подункам, в то место у реки, где хорошая черная земля. Устроилась в конце концов служанкой в английскую семью. Она умерла всего несколько лет назад. Я ее знал. Тогда от ее красоты уже ничего не осталось. Ее звали «старуха Некту». Похоронена она в Виндзоре. На камне написали «Старуха Некто». Ошиблись в имени. Как я уже сказал, здесь все со временем начинает называться по-другому.

Лишь птицы трещали, обмениваясь последними новостями за день.

Балти вытер глаза:

— Какая ужасная история.

— Я не хотел нагнать на вас скуку.

— Нет… я хотел сказать… какая ужасно печальная история. Чудовищно печальная.

Ханкс пошевелил угли в костре.

— О мистер Сен-Мишель, у нас тут таких историй — завались.

Они покинули пещеру с первыми лучами солнца и к полудню достигли восточного берега реки. Паромщик бодро приветствовал Ханкса.

Балти был рад, что выехал из леса. По словам Ханкса, пуритане верили, что природа — обиталище дьявола во плоти. Сначала Балти счел это глупостью, суеверием. Потом деревья сомкнулись вокруг путников, прокладывающих путь все дальше в лес, и насмешка в душе Балти сменилась дрожью. Балти был городским обитателем. Крыши Хартфорда, показавшиеся на другом берегу, ниже по течению, его весьма обрадовали.