Каким-то чудом ей удалось сделать это. Не знаю, сколько мам рискнули бы оказать поддержку своим детям в такой ситуации. О самом концерте у меня не осталось никаких воспоминаний. Давайте просто предположим, что в аудитории были сотни людей и нас ждал оглушительный успех. И давайте забудем, что однажды зимой в Бродстейрсе на нашем концерте было всего около пятидесяти человек в возрасте восьмидесяти лет и едва ли половину из присутствующих пустили бы танцевать на школьную дискотеку. Главное, что мы добрались туда, отыграли нашу программу и благополучно вернулись домой.

Для тех, кто беспокоится о сломанном фургоне, – с ним не возникло никаких проблем. Он получил огромную вмятину спереди, которую мы устранили с помощью фонарного столба напротив дома моей мамы, тяжелой цепи и энергичного старта в обратном направлении. С дверями я разобрался с помощью деревянной доски дюймовки, ножовки и листового металла. Оставшиеся вмятины Пит выкрасил в красный цвет кровоточащих ран. Фургон получился как новый, за исключением того, что остальные участники группы должны были пролезать внутрь через место водителя.

* * *

В январе 1963 года произошла очередная кадровая перестановка. Колин ушел. Он был продавцом бекона со служебной машиной и не собирался бросать дневную работу и бекон ради, прямо скажем, длинного и извилистого пути к рок-н-роллу. И я был готов принять на себя роль ведущего вокалиста. Или, скорее, роль ведущего вокалиста была готова принять меня. Мы начали играть на разогреве у других групп каждый воскресный вечер в St. Mary’s Hall в районе Патни, и это принесло свои плоды. За кулисами мы наблюдали за Скриминг Лорд Сатчем – Третим Графом Хэрроу, которого в гробу проносили через толпу на сцену. Он был шоуменом и предшественником Элиса Купера, и мы кое-чему научились у него. Потом были Johnny Kidd & the Pirates. Они устраивали настоящее шоу. На фоне у них стоял пиратский корабль, и это была первая группа на моей памяти, которая использовала ультрафиолетовые огни. У Джонни были повязка на глазу и кожаные штаны, которые, как магнит, притягивали девушек. У него был свой стиль. Его группа также состояла из трех человек – бас, барабаны и Мик Грин на гитаре. У Мика был потрясающий стиль игры – он то щипал струну, то бил по ней. Он был наполовину соло-, наполовину ритм-гитаристом. Пит увидел, как играет Мик, и за неделю выучил его приемы, так что на некоторое время мы превратились в двойников «Пиратов». Вот тогда-то и стало очевидно, что я должен петь. На гитарах у нас были Пит и Джон – идеальный тандем. И мы променяли незамысловатые песни из репертуара Бадди Холли, Дела Шеннона и Роя Орбисона на Джонни с его «пиратами». Джонни выглядел порочным. Колин не смог бы петь как Джонни, но мне это было по плечу.

* * *

Жизнь не сводилась к побитым фургонам и по-сибирски морозным поездкам в Бродстейрс. Немного времени оставалось и на девушек. Мы с Барбарой расстались, когда ей было 17, а мне 16. Ее нравилось во мне то, что я участвовал в группе и пел, однако вскоре ее привлек какой-то парень с мотоциклом. Жизнь – череда побед и неудач, но с первого же моего выступления я знал, что выиграю больше, чем проиграю. Мне не нужно было никого приглашать на свидания, потому что девушки, как правило, подходили ко мне первыми. Это действительно именно так и работало. Есть что-то особенное в том, когда певец открывает свой рот. Я не знаю, что именно, но женщины находят это привлекательным. Так было всегда. Посмотрите, что вытворял с дамами Элвис. К нему на сцену летели трусики с расстояния двадцати миль. Это продолжалось вплоть до того момента, пока армия США не завладела им и не промыла бедняге мозги, после чего он стал петь, как Дорис, мать ее, Дэй. Или посмотрите на Адама Фэйта. Стоило ему зайти в помещение, и можно было услышать, как слетают дамские панталоны. Он не был великим певцом. Тем не менее он был хорошим актером, и ему достаточно было просто открыть рот, чтобы девушки сошли с ума. В теории вы бы ни за что не представили кого-то вроде Барбары с кем-то вроде меня. Она была первой красавицей Актона. У нее был прикид начала шестидесятых: узкая белая юбка, белые высокие каблуки, стрижка в стиле бихайв. Она была серьезной девочкой. И она хотела меня, парня с фабрики (хотя даже фабрикой это трудно было назвать), которому посчастливилось оказаться в группе. А потом она меня расхотела, потому что у какого-то другого парня был мотоцикл. Какое-то время я был несколько опустошен, а потом начал встречаться с другой Барбарой. Это было просто совпадение. У Второй Барбары была своя квартира, она жила сама по себе, и это дало мне большую свободу. Гораздо лучше, чем вечером стоять в дверях панельного дома в Актоне, вежливо беседуя с родителями твоей подруги. Хотя, исключительно для протокола, родители Первой Барбары были милейшими людьми.

Через шесть месяцев со Второй Барбарой тоже было покончено, и вот тут мои воспоминания становятся расплывчатыми. Вполне возможно, я просто наслаждался жизнью, с распростертыми объятиями принимая революцию. Сегодня трудно объяснить, насколько сильно контрацептивы изменили наш мир. В те дни ощущение было такое, словно кто-то выпустил джинна из бутылки. Женщины сходили с ума, ну а мужчины были только рады им угождать, не так ли? А потом я повстречал Джеки, и Джеки забеременела. С этой конкретной революцией была одна загвоздка. В 1964 году раздобыть таблетки было трудновато. К концу шестидесятых с этим стало полегче, но все равно, даже если вы надеялись, что все девушки их принимали, это не всегда оказывалось так. В общем, я сам был виноват. Я никогда не спрашивал Джеки, принимала ли она противозачаточные, понадеявшись, что она это делает.

Жаклин Рикман я впервые встретил в St. Mary’s Hall осенью 1963 года. Пит встречался с девушкой по имени Долорес, а Джеки была ее подругой. Она была прекрасна, но никто из нас не был готов к тому, чтобы завести детей. К сожалению, сексуальная революция намного опередила социальную. Если от вас кто-то залетал, то первые несколько дней вам приходилось выслушивать крики своих и ее родителей, затем вы женились и находили жилье – вот и вся жизнь. Теперь эта история происходила со мной. Джеки забеременела. На меня кричали ее мама и мои родители. Потом мы поженились, и сразу после свадьбы, в начале 1964 года, я переехал к ее маме. Незадолго после того, как мне исполнилось двадцать лет, я обнаружил, что я живу в одной комнате с Джеки и нашим новорожденным сыном Саймоном в шестиэтажном жилом квартале в Уондсворте.

Сначала я был полон решимости. Не это мы планировали, но что было делать, раз мы оказались в такой ситуации. Проблема заключалась в том, что после нескольких лет мотовства по пабам и клубам дела у нас шли хорошо. Карьера в набирающей популярность группе не совместима с семейной жизнью. Меня неделями не было дома. Я возвращался домой среди ночи и пытался отсыпаться по утрам. Бывало так, что одну неделю мне удавалось немного заработать, а всю следующую я был без гроша в кармане. Я не был надежным главой семейства, примером отца, в котором нуждался мой сын Саймон, и я не был заботливым мужем, которого заслуживала Джеки. Это то, в чем я убеждал себя, будучи молодым человеком, который просто пытался откреститься от своих обязанностей. Даже спустя годы это не самая приятная для меня тема, несмотря на то, что в результате все закончилось хорошо.