Все это заслуга Пита Мидена. Он знал, как преподнести нас. Он знал, что все дело в имидже. Так было всегда. Возьмите Дина Мартина, который культивировал образ непринужденного эстрадного певца-алкоголика со стаканом ликера в одной руке и сигаретой в другой. Его любили за этот имидж, хотя пьяным он был лишь на вид, а в стакане вместо ликера у него был яблочный сок. В нашем мире The Beatles стали первой поп-группой. «Роллинги» были их противоположностью. Нам предстояло найти собственную нишу, что-то свежее. Этими поисками мы с Питом и занимались на тех концертах в Форест-Хилл. Они сыграли большую роль, ведь мы находились у самых истоков зарождения модов, в районе Луишема и Бромли. Это дало нам плацдарм для дальнейших действий.

* * *

Летом 1964 года мы нашли нового менеджера. Вернее, это он нашел нас. Мы играли привычный ритм-энд-блюз в «Железнодорожной таверне» в Харроу. В 2000 году этот заброшенный отель сгорел в результате поджога, и, как и ожидалось, сейчас там стоит многоэтажный дом. Его назвали Домом Долтри, а неподалеку находится Дом Муна. В 1964 году по вторникам «Железнодорожная таверна» становилась для нас домом, маленьким душным прокуренным домом с низкими потолками. В те времена такие места всегда казались как минимум в восемь раз больше, чем они были на самом деле. Вернувшись туда через двадцать-тридцать лет спустя, ты понимаешь, что это просто крошечные маленькие комнаты. Но «Таверна» всегда была забита под завязку – целое море людей. А ведь в те дни люди танцевали. Впереди мог стоять ряд зевак, которые просто смотрели на происходящее, но все остальные обязательно отплясывали.

Мы немного выросли в плане звукового оборудования. Мы одалживали и выпрашивали усилители, меняли комплекты, находили всякую всячину по дешевке. Нам все еще было далеко до той оглушительной бомбежки, которую мы устраивали, уже прославившись, но наш звук подходил тому крошечному залу в «Таверне». Мы играли громко, и атмосфера была опасной – все, как мы любим. А затем в помещение зашел Кит Ламберт, которого, по его словам, привлекла куча мотороллеров «Lambretta», припаркованных снаружи. Местные моды любили его, потому что он с порога угощал всех выпивкой. И Пит тоже любил его, потому что он был сыном композитора Константа Ламберта, а его крестным отцом был Уильям Уолтон (сэр Уильям Тернер Уолтон – британский композитор и дирижер. – Прим. пер.). Моя реакция была: «Кто, черт возьми, такой Констант Ламберт?» Но потом мне тоже полюбился Кит, потому что он был само очарование.

Кристоферу Себастьяну Ламберту было двадцать девять лет, когда он увидел эти мотороллеры «Lambretta» и вошел в наш мир. Он производил впечатление зажиточного британского офицера, и не зря, поскольку именно им он и был. После Оксфорда он служил в Гонконге, а затем вместе с двумя друзьями из университета отправился в экспедицию на поиски истока реки Ирири в Бразилии. Дело закончилось плачевно. Один из друзей удостоился чрезвычайно сомнительной чести стать последним англичанином, который был убит изолированным племенем на Амазонке. Кит был задержан правительством Бразилии по подозрению в убийстве своего друга, пока не был освобожден благодаря кампании, запущенной британским таблоидом «Daily Express». Он вернулся в Англию и стал помощником режиссера фильмов «Пушки острова Наварон» и «Из России с любовью». Весьма хорошее начало новой насыщенной жизни. А затем он пришел к нам концерт в поисках своего следующего приключения.

– Мы пытаемся сделать фильм о новых тенденциях, – сказал Кит. – Мы ищем группы, и вы – лучшее, что мы видели. Мы хотим снять о вас фильм. Не желаете еще выпить?

Кит хотел представить нас своему деловому партнеру, который был в Ирландии и работал над фильмом с Джоном Хьюстоном. Мы согласились пройти прослушивание в церкви Святого Михаила на Аскью-роуд в Шепердс-Буш. Это была церковь, где обвенчались мои мама и папа. Там же я пел в хоре, будучи ребенком. Теперь это стало местом, где мы обрели нового менеджера. Итак, пару недель спустя мы сидели и настраивали оборудование, как вдруг зашел Крис Стэмп. Офигительно крутой парень. Парень с лицом. Его брат Теренс был кинозвездой, и у него был имидж, но, доложу я вам, когда вы видели их обоих во плоти, Крис имел преимущество. Он был всего на пару лет старше меня, но у него была эта опасная черта, которой у Теренса никогда не было. Ист-Эндовская острота, если так можно выразиться.

После прослушивания мы все пошли в китайский ресторан, и Кит объявил, что хочет взять нас под свое крыло. Он уже завладел нашими контрактами с Хельмутом Горденом и Миденом, и у него было предложение: они платили нам двадцать фунтов в неделю и брали сорок процентов с концертов. Нам не потребовалось много времени, чтобы принять решение. Дело казалось верным. Мы пробовали играть по правилам Мидена. Мы записали для него сингл «Zoot Suit», а он даже не попал в чарты. Мы также знали, что у него нет денег. А у Кита деньги водились. По крайней мере нам так казалось. Он должен был быть богат, иначе как он мог сорить деньгами направо и налево? Только спустя много лет я узнал, что ему пришлось продать по дешевке одну из картин своего отца, чтобы выплатить нам жалование.

* * *

Итак, мне было двадцать лет, я все еще был ребенком и стоял на распутье. По мере развития группы у меня появился реальный шанс осуществить свою мечту. Или я мог оставить ее и остаться со своей семьей. Второй вариант был безопасным и, я признаю это, достойным, но принимать подобные неопасные решения было против моей природы. Когда ты молод, ты думаешь, что все по плечу. Но в некоторых отношениях мой характер остался прежним. Я надеюсь, что с годами я стал немного мудрее, но я все еще верю в удачу и возможность рисковать. Я хотел быть музыкантом. Я хотел поставить на кон все, что у меня было, а значит, я должен был уйти.

Через несколько дней после моего ухода от жены ко мне пришел отец. Я разгружал оборудование для концерта в Railway Hotel в Уилдстоне, и он подошел ко мне и попросил, чтобы я вернулся к Джеки. Я сказал ему: «Папа, брак не для меня, я создан для другого». И тут он просто с катушек слетел. Он начал орать на меня прямо посреди улицы, а затем ударил меня. Он не был бойцом. Потребовалось много времени, чтобы вывести его из себя. Даже когда меня исключили из школы, он не бил меня. Тот случай у Railway Hotel был первым и последним, когда он поднял на меня руку. Я любил своего отца, и он любил меня, просто папа не мог вынести моего поведения.

Я не горжусь своим поступком. Я повел себя как настоящий засранец. Я был беззаботным ублюдком. Я понимаю это сейчас, понимал и тогда, но, возможно, именно это требовалось моей группе. Я мчался на всех парах и просто обязан был сделать то, что сделал, и ничто не могло меня остановить. Я был похож на того парня из фильма «Близкие контакты третьей степени», который возвел гору у себя в подвале, не зная зачем. В конце концов, вы осознаете, что к чему. Приходит понимание, что пускай ты и был полным засранцем и беззаботным ублюдком, но ты не мог поступить иначе. Никаких полумер. Я не жалею, что поступил именно так, как поступил. Я рискнул и предпринял то, что казалось мне правильным. Как только я принял решение, оно сразу же обрело смысл. Я знал, что могу добиться большего, а когда добьюсь, то позабочусь о Джеки и Саймоне. Я мог обеспечить им лучшее будущее. Так я и сделал. Как только у меня появилась возможность, я начал присматривать за ними. С 1970-х каждую весну мы все вместе ездили на каникулы. Ее семья, моя семья. Старые раны зажили, и для всех нас настала лучшая жизнь. А однокомнатную квартиру, работу на фабрике и редкие вечеринки по выходным и жизнью-то сложно назвать. Что еще важнее, без моего побега The Who никогда не стали бы тем, кем стали. Или стали бы, но не со мной. Мир заполонили бы сольные альбомы Таунсенда.