Поверх журналов он постелил ковер, служивший покрытием для внешней части жилой зоны. Стены были сделаны из пластиковых чехлов для машин, коричневых и зеленых, и нескольких больших черных мусорных мешков. Мешки были растянуты наподобие скатов крыши, концы их, прикрепленные к веткам и автомобильным аккумуляторам при помощи растяжек, формировали А-образную конструкцию – десять футов в высоту, пятнадцать в длину, – открытую с обоих концов как туннель. Это было очень изящное сооружение, внешне напоминающее церковный купол, окрашенный в цвета леса. Сложно было себе представить нечто более симпатичное, сооруженное из одних автомобильных деталей и мусорных мешков.

Рядом со входом на поляну находилась кухня Найта, состоявшая из двухконфорочной походной плиты, поставленной на ящик из-под молочных бутылок, и зеленого пятилитрового ведра, заменявшего табуретку. Садовый шланг, приспособленный под газовую трубу, был одним концом прикреплен к плите, другим – к баллону пропана. Дым от печки выводился через щели в навесе. Кухонная утварь висела на веревках вдоль стен: сковорода, кружка, рулон бумажных полотенец, лопаточка, дуршлаг, чайник. Каждый предмет был аккуратно подвешен на отдельный крючок. На полу притаилась пара мышеловок, бутылка дезинфицирующей жидкости для рук стояла возле импровизированного рукомойника. Кладовой служил пластиковый контейнер с защитой от грызунов.

За кухней, на другом конце укрытия, разместилась спальня Найта. Палатка была установлена под крышей из полиэтиленовых мешков – для лучшей маскировки и защиты от дождя. Одежда хранилась внутри в нескольких пластиковых ведрах. Найт говорил Хьюзу и Перкинс-Ванс, что стесняется показывать им свой лагерь – и не потому, что тот был наполнен крадеными вещами, а потому, что в нем было недостаточно чисто. За долгие годы на стенах палатки выросла плесень. «Это как если бы кто-нибудь зашел домой к вашей матери прежде, чем она успела убраться», – говорил Найт. Он уже где-то достал новую палатку, но не успел ее поставить. Как любой ответственный хозяин, Найт вечно придумывал, что бы такого еще исправить и улучшить. Если бы его не арестовали, он бы засыпал пол гравием – для лучшего дренажа.

Перед входом в палатку лежал коврик для ног из искусственной травы. Найт жил как последний бродяга, зато спал по-королевски. Его кровать была составлена из двуспального матраца и металлической рамы с пружинами, каждая ножка которой была подперта куском дерева, чтобы не повредить дна палатки. У него были подходящие по размеру простыни, настоящие подушки – между прочим, Tommy Hilfiger – и еще несколько спальных мешков.

Ящики из-под молочных бутылок заменяли ночные столики и были завалены книгами и журналами. У него были десятки наручных часов, фонарей и переносных радиоприемников, сменные ботинки, спальные мешки и куртки. «Я люблю, чтобы всему была замена и запасной вариант», – пояснял Найт. Он даже умудрился соорудить метеостанцию – цифровой приемник, подключенный проводом к внешнему градуснику; он мог узнать, как холодно снаружи, не вставая с постели. Вся конструкция была так хорошо продумана, что палатка никогда не промокала.

Снаружи, за входом на кухню, лежал низкий, плоский камень, служивший Найту душевой и прачечной. Здесь он хранил стиральный порошок и мыло, шампунь и бритвы. Зеркала он не имел. Ему нравилось воровать дезодорант Axe. За двадцать семь лет он ни разу не принимал горячий душ, зато спокойно выливал себе на голову ведра ледяной воды.

Рядом с душевой он приспособил пластиковый автомобильный тент, прислонив его к деревьям под определенным углом – для сбора дождевой воды, которую Найт набирал в тридцатигаллонные пластиковые баки. Обычно он хранил 60–90 галлонов, что помогало переживать особо засушливые летние периоды. Несколько раз, когда небо месяцами было скупо на дождь, он ходил на озеро и носил воду оттуда – она была достаточно чиста для питья. Порой вода в его баках покрывалась природным мусором – личинками гусениц или опавшими листьями, Найт называл их «перхотью деревьев». Тогда он пропускал ее через кофейный фильтр, прежде чем пить. Временами, когда вода начинала «цвести» и покрываться ряской, Найт использовал ее для мытья или стирки или кипятил и заваривал чай.

Уборная – яма, обрамленная двумя бревнами, – располагалась на самом дальнем от входа участке лагеря. Растительность в этом месте отсутствовала. Найт следил за тем, чтобы туалетной бумаги и антибактериального геля всегда было с запасом. Костры он не жег – в лагере не нашлось ни единого уголька.

Самые большие деревья служили для хранения разнообразных вещей. Найт обернул с десяток сосновых стволов толстыми веревками и воткнул в них что было под рукой: куски проволоки, ржавые пружины от кроватей, пластиковые пакеты, ножницы, тюбик суперклея, рабочие перчатки, погнутый ключ. «Его можно использовать как крючок или рычаг – что-нибудь подцеплять. Или как замену отвертке. Не знаю. Не могу заставить себя ничего выкинуть. Я люблю все хранить и всему находить новое применение». На веревках, протянутых между деревьями, сушилась одежда: камуфляжные куртки, спортивные брюки, фланелевые рубашки.

Ботинки висели отдельно, на природной сушилке – сухих отломанных сучьях. С одного дерева свисали грабли и скребки для снега, с другого – оливкового цвета бейсболка и мягкая серая рыбацкая шляпа. Некоторые вещи находились здесь так давно, что вокруг них вырос лес. Молоток-гвоздодер был практически съеден стволом дерева – его невозможно было вытащить. Хьюз отметил, что этот вросший гвоздодер помог ему осознать, как же долго Найт здесь прожил.

Найт понимал: всегда есть шанс, что мимо пройдет турист или его начнут искать с воздуха. Поэтому он пытался накрывать любые предметы, которые могли бликовать на солнце, или хранить их внутри укрытия. Он покрасил в камуфляжный цвет пластиковые контейнеры, металлические баки для мусора и даже внешнюю сторону кастрюли для спагетти. Он закрывал лезвие скребка для снега, когда не пользовался им, черной пленкой, а ручку обернул черной изолентой. Пропановые баллоны он хранил в мешках для мусора. В паре мест, после схода листвы, чей-нибудь зоркий глаз мог разглядеть его лагерь – Крис завесил их зелеными автомобильными чехлами. Он покрасил даже прищепки.

На небольшом возвышении стояло зеленое алюминиевое садовое кресло, ножки которого были обернуты изолентой – чтобы не проваливались в мягкую почву. Это кресло, как и вся обстановка в его лагере, казалось идеально гармоничным, дарило чувство покоя и умиротворения. Полицейские обратили на это внимание, и Найт усмехнулся: «Ну что, у меня здесь все по фен-шую, да?»

По веткам носились бурундуки. Желуди падали, стуча по листьям, словно шарики для пинг-понга. Порыв ветра гнул верхушки высоких деревьев, но внизу, в лагере, не шелохнулся ни единый лист.

Ночь опустилась быстро. Лягушки прочистили горло. Цикады завизжали, как электрические пилы. Застучал дятел. Раздался зов гагар – главная тема в мелодии Северных лесов, напоминающая плач или смех, в зависимости от настроения слушателя. По дороге прошумела машина, залаяла собака. Некоторое время откуда-то доносились обрывки разговоров, но слов было не разобрать.

Найт жил так близко к людям, что даже чихнуть громко не мог. Слышимость в лагере была, будто в филиале диспетчерской мобильной связи. Ему нужно было жить бесшумно. Цивилизация – горячий душ и комфортная постель – была практически за углом, всего в двух шагах.