Он зол. И даже эта эмоция на его лице гораздо лучше, чем полное равнодушие.

Он осматривает меня с ног до головы, и я чувствую, как злость сменяет желание. Вот только я не знаю, в чем оно заключается.

Борис подходит ко мне так близко, что остается только пятиться. Но я не буду. Что бы он там себе не думал — мы на равных. И если я когда — нибудь к нему вернусь, то это будет только мой выбор. Он меня не заставит.

— За все нужно платить… — вдруг говорит он резко, надрывно. — Порой мне кажется, что именно ты моя расплата.

Проглатываю улыбку и в недоумении смотрю в его стальные глаза. Не слишком — то приятный комплимент.

— К чему ты это…

— У меня нет сейчас времени нянчиться с тобой. Еще одна подобная выходка, и ты отправишься в Усть-Горск под круглосуточный контроль. Если потребуется, тебя прикуют к батарее. Если и это не поможет, то я лично сломаю твою ногу, чтобы ты не вертела задницей, где попало! Тебе ясно?

Горло стягивает комом слез и отвратительным осознанием, что зря говорить он не будет. Но как он смеет! Я кто ему?! Кукла!?

— Ты можешь думать, что управляешь мною, — вскидываю подбородок, хочу доказать свою независимость. Но потемневшие глаза пугают, и я сглатываю. Наверное, стоит просто уйти? — Ты не можешь меня заставить…

Борис совершает молниеносное движение, разворачивает меня и упирает лицо в стену. Мой визг тут же переходит на ультразвук, стоит ему просунуть вторую руку между ног.

— Проверим? — слышу гортанный рык, чувствую огромное тело, вжимающее меня в стену, и сильнее дергаюсь.

— Хватит! Я сказала, хватит! Я не хочу! Я не буду с тобой! Животное! Чудовище!

Халат валяется где — то в стороне, по щекам текут слезы, я хочу закричать, что мне больно, но лишь глубже погружаюсь в омут порока.

Он втягивает меня в темноту, разрывает все чувства, все то время, пока пальцы Бориса остервенело трут клитор.

— Ты совершенно необучаема… — шипит он, плюет на руку и возвращается к грубой ласке. Трет. Скользит. Давит.

Именно так, как нужно. Именно так, чтобы убить во мне мысли и оставить только образ хозяина. И так по кругу. Доводя до края, толкая вниз, и поднимая обратно. Раз. Второй. Третий.

Без слов. Почти без дыхания. Оставляя меня с моими ощущениями наедине. И они, словно в наказание, хлещут меня оголенными электрическими проводами, пока по бедру не начинает течь обильная влага. Он собирает ее рукой, сует мне в рот и требует:

— Соси давай. Покажи мне, какая ты взрослая и независимая, — сует пальцы все чаще, так, что задыхаюсь от слюны, что стекает по подбородку. И удовольствия, что в этот момент взрывается между ног. Поглощает меня до потери сознания.

Он бросает меня на полу, вытирает руки полотенцем и кидает в меня.

— Сука… Проще убить тебя, чем дождаться, когда ты начнешь думать мозгами, а не пиздой…

Обидно… До слез обидно и больно… И я сквозь пелену вижу, как он уходит, хлопая дверью. Растворяется, точно так же, как удовольствие, что я испытала.

Первое удовольствие от его рук за два года. Последнее его касание. Потому что больше я не совершу ошибок. Больше Борис ко мне не прикоснется. Потому что это слишком хорошо и неправдоподобно, чтобы не желать увязнуть в этом снова.

Я не хочу больше этого испытывать. Я хочу быть Ниной, студенткой, а не Ниной — подстилкой магната. И статус жены ничего бы не изменил. Еще немного времени, и я бы сделала все, что он скажет. Даже легла бы под другого, если бы он того захотел.

Так жить нельзя. Так жить отвратительно.

Я человек, а не овца. Мне не нужен пастух. Я могу за себя постоять. Уже не раз я это доказала.

На дрожащих ногах иду к своей одежде, даже не умываясь выхожу из номера.

У отеля стоит машина, но я отрицательно качаю головой и марширую к остановке. Больше никакой помощи Бориса. Он уедет из Новосибирска. Скоро. Мне надо сделать все, чтобы отвоевать свою независимость, пусть даже ценой собственных чувств.

Мужчины дразнят его, значит моя задача стать как можно незаметнее и непривлекательнее для противоположного пола. Сделаться тенью, пока он не станет тенью прошлого для меня.

Но я даже не предполагала, что устроит для меня Борис.

Вечером того же дня, дойдя до театра с небольшим опозданием, я вижу на репетиции замену. И гнев гейзером поднимается из глубин подсознания.

— Что происходит? — шиплю я Шолохову, который стоит перед сценой и смотрит на репетицию новой Ларисы. Блондинки, что даже играть толком не умеет. — Почему на сцене Света?

Он усмехается, чем только усугубляет мою жажду крови.

— Приказ ректора. Студенты младше третьих курсов не имеют права играть в театре

— Что?! Что за дурацкий приказ?!

— Вышел только вчера. Но мне он по душе. Теперь ты мне не актриса и не студентка…

— Да пошел ты! — отталкиваю его от себя, и пусть выгляжу истеричкой, бегу на выход, в морозную свежесть дня. И решительно шагаю к машине, что регулярно меня преследует.

Стучу в окно, что сразу же открывается.

— Везите меня к Борису.

— Не положено… — сразу объясняет мужчина в обычной меховой шапке и неловко улыбается.

— Вам нравится ваша работа…

— Геннадий…

— Вам нравится ваша работа? А ваша жизнь?

Он смотрит мне в глаза и кивает.

— Тогда везите меня к хозяину сейчас же, потому что меньше всего мне хочется вам вредить. Но именно так я и поступлю!

Блокировка двери снимается, и я сажусь в машину, закусываю щеку, чтобы не расплакаться.

Как же он меня достал! Кто дал ему право вмешиваться в мою жизнь! В очередной раз лишать меня мечты!

Ведь вчера я не звонила ему, не просила помощи. Я просто пошла отдыхать и если бы напоролась на серьезные неприятности, это были бы мои неприятности! Зачем он вообще приехал в Новосибирск? Зачем травит меня своим присутствием? Зачем появился в моей жизни…

И вот я в высокоэтажном здании из хрома и стекла. Пылая праведным гневом, поднимаюсь на двенадцатый этаж, и сразу к секретарю. Она пытается вскочить, но я даже внимания не обращаю. Открываю двустворчатую дверь и врываюсь в святая святых.

Даже смотрю на мужчин в костюмах, вскакиваю на стол и сметаю ногами документы. Потом ломаю каблуком ноутбук Бориса. Кричу:

— Какое ты имел право вмешиваться в мою жизнь! Какое ты имеешь право меня ревновать! Какое право ты имеешь…

Следующей фразы я проорать не успеваю, потому что Борис сворачивает мне шею.

— Девушка… Вы к кому? — уже третий раз спрашивает меня секретарь в строгом, темно — синем костюме, пока я в прострации заглядываю в проем двери.