Когда я снова их открыла, сквозь щели между занавесками пробивался солнечный свет, и я ощутила, что вокруг кипит жизнь: больница проснулась. В коридоре раздавались голоса и звуки шагов, шум катящихся тележек.

Медсестры входили в палату и проводили со мной всякие процедуры. Доставили на подносе мой завтрак — кофе и зеленое желе. Положив в рот ложку желе, я, к собственному удивлению, обнаружила, что голодна. С искренним удовольствием проглотив дрожащую зеленую массу, я поняла, что не помню, когда ела в последний раз. Лучше желе, чем ничего.

— Ты тоже должен позавтракать, а еще вернуться в отель и принять душ, — сказала я Толливеру, который с зачарованным ужасом наблюдал, как я ем.

— Я останусь, пока не поговорю с доктором, — возразил Толливер. — По словам медсестры, он скоро придет.

Седовласый человек, который мне запомнился прошлой ночью, оказался доктором Томасоном. Он так и не ложился.

— Прошлая ночь выдалась хлопотливой для Доравилла, — сообщил он. — Меня трижды за эту неделю вызывали по ночам для оказания экстренной помощи. Еще никогда я так не трудился.

— Спасибо, что позаботились обо мне, — вежливо произнесла я, хотя, конечно, это была его работа.

— Не за что. На случай, если вы не помните, прошлой ночью я сказал вам и вашему брату, что у вас трещина локтевой кости. Она треснула, но не сломалась. Мягкий гипс будет защищать ее. Вам придется носить гипсовую повязку двадцать четыре часа семь дней в неделю, если только вы сможете. Повязка должна остаться на несколько недель. Когда выпишетесь из больницы, получите предписания, когда именно следует проверять руку. Пару дней она будет болеть. Травма руки и головы потребует приема болеутоляющих. После этого, я считаю, вам хватит парацетамола.

— Могу я встать с кровати и немного походить?

— Если вы чувствуете себя в состоянии это сделать и если с вами все время кто-нибудь будет, можете прогуляться по коридору и обратно разок-другой. Конечно, если будете испытывать головокружение, тошноту и тому подобное, надо возвращаться в постель.

— Она уже говорит насчет того, чтобы выписаться, — встрял Толливер. Он пытался говорить нейтральным тоном, но потерпел в этом полный крах.

— Вы же знаете, что это плохая затея, — отозвался доктор. Он перевел взгляд с меня на Толливера. Должно быть, у меня был слегка надутый вид. — И вашему брату нужно немного отдохнуть, — продолжал доктор. — Ему придется заботиться о вас несколько дней, юная леди. Дайте ему передышку. Вам и правда нужно побыть здесь. Нам надо понаблюдать за вашей головой. Думаю, ваша страховка покроет все затраты?

Конечно, и речи быть не могло, чтобы я настаивала на выписке после того, как он это сказал. Только плохой человек отказался бы дать брату передышку. А я надеялась, что я не такая уж плохая. Доктор Томасон мог рассчитывать на это. И Толливер мог рассчитывать.

Я прикидывала: не начать ли вести себя так несносно, чтобы в больнице были рады от меня отделаться. Но это бы только расстроило Толливера. Я внимательно посмотрела на него и увидела круги под глазами и сутулые плечи. Он выглядел старше своих двадцать восьми лет.

— Толливер, — произнесла я с сожалением и раскаянием в голосе.

Он шагнул вперед и взял меня за здоровую руку. Я прижала его костяшки к щеке, в это время солнце заглянуло в окно и тепло растеклось по моему лицу. Я любила Толливера больше всех на свете, а он, наверное, никогда об этом не узнает.

— Тогда я, надеюсь, увижу вас завтра утром, — с внезапной живостью сказал доктор Томасон. — Вы можете остаток дня питаться, как обычно, я передам это персоналу. Сегодня не перенапрягайтесь. И поправляйтесь.

Он вышел из комнаты, прежде чем я успела что-нибудь сказать, и я выпустила руку Толливера, виновато осознав, что держалась за нее слишком долго. Я не хотела прижимать его руку к своей щеке, но это было утешением для нас обоих.

Толливер наклонился надо мной и поцеловал в щеку.

— Я пойду приму душ, позавтракаю и вздремну. Пожалуйста, не пытайся вставать с постели сама, пока меня не будет. Пообещай, что вызовешь сестру.

— Обещаю, — ответила я, гадая, почему все, похоже, думают, что я нарушу правила, как только они повернутся ко мне спиной.

Единственная странность во мне — это то, что меня ударило молнией. Я не считаю себя бунтаркой, скандалисткой, подстрекательницей или чем-нибудь в этом духе. Я не расстраиваю и не возбуждаю людей.

После того как Толливер ушел, я поняла, что пребываю в замешательстве. У меня не было книги, брат пообещал принести мне ее, когда вернется. Впрочем, я сомневалась, что сейчас моя голова вынесла бы чтение. Может, мне стоило попросить его принести мне аудиокнигу и мой маленький CD-плеер с наушниками.

Проскучав десять минут, я тщательно изучила панели управления рядом со своей кроватью. Мне удалось включить телевизор. По нему шел больничный канал, и я наблюдала за тем, как люди входят в вестибюль и выходят из него. Хотя я отчаянно скучала, спустя десять минут я пресытилась этим зрелищем и переключилась на канал новостей. И, едва сделав это, пожалела о своем поступке.

Молчаливый заброшенный дом был снят так, что совершенно не походил на то, как он выглядел днем раньше. Я вспомнила, каким уединенным казалось то место, каким обособленным. Да, оно достаточно уединенно, поэтому там можно было похоронить восемь молодых людей так, чтобы никто не заметил. Теперь вы не смогли бы протиснуться туда без того, чтобы четыре человека не ринулись к вам с микрофонами.

Видимо, съемки, которые я смотрела, были совсем недавними, может, это был даже прямой эфир, потому что солнце стояло примерно там же, где и солнце, которое я видела за окном. Между прочим, было хорошо увидеть солнце. Выйти бы поскорее на улицу. Хотя, судя по закутанным людям на экране телевизора, все еще было чертовски холодно.

Не обращая внимания на комментарии, я уставилась на людей, стоящих за диктором. Некоторые из них носили полицейскую форму, но другие — спецодежду… По всей видимости, техподдержка из Бюро расследований штата. Двое мужчин были в костюмах — должно быть, Клавин и Стюарт. Я возгордилась, что запомнила их имена.

Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем кто-нибудь придет со мной повидаться? Надеюсь, никто из средств массовой информации не попытается позвонить мне в больницу и не явится сюда, чтобы меня увидеть. Может, завтра я сумею выписаться, и мы сможем убраться из города, чтобы держаться на некотором расстоянии от событий.

Несколько минут я мысленно, причем довольно путано, рассуждала об этом, когда неизбежность постучала в дверь.

Два человека в костюмах, при галстуках — именно то, что мне не хотелось видеть.

— Я Пелл Клавин, это Макс Стюарт, — сказал человек пониже.

Агент Клавин лет сорока пяти был опрятным и хорошо одетым. Волосы его начали седеть, обувь сверкала. Он носил очки в проволочной оправе.