ей и ещё какой-то «сырихе», скорее всего той же Бэлке Ференц, «Золотого телёнка» на лестничной площадке своего дома. А вот Родион Нахапетов никогда Галку не видел. Он слышал только её мурлыкающий голос по телефону, когда он вел с ней длинные разговоры. На глаза же ему она со своим одним зубом во рту и калошами на ногах показываться стеснялась. Она приходила к нам в магазин, оставляла всяческие подношения для него в товароведке, а он приходил и забирал их без неё, или же она в это время пряталась за колонной в торговом зале. Самой её последней страстью, когда она уже болела, был Александр Любимов, телеведущий программы «Взгляд». Она прожила с ним целую жизнь, а он об этом даже не догадывался.

В отличие от некоторых других «сыров», Галка никогда не пыталась вступить со своими кумирами в интимные отношения. Она бескорыстно обожала их и хотела от них просто немножко внимания. Они дарили ей какие-то безделушки, и она часто передаривала их нам. А вот у её сына Андрея клюшка была от самого Бориса Майорова.

Я уже говорила о том, что заветной Галкиной мечтой было «сырить» Высоцкого. Когда же я спросила её, почему она этим не займется, она мне ответила: «Ты что, за ним же ГАБТовские ходят». Я удивилась: «Ну, и что ж?» – «Они, знаешь, как дерутся!»

Вот это да! Я и не подозревала, что собственнический инстинкт «сыров» может довести их до рукоприкладства. Оказывается, за Высоцким плотно «сырили» две сестры-лесбиянки, кажется их звали Танька и Валька. И они никого не подпускали к Владимиру Семеновичу. Как Галка мечтала найти его где-нибудь пьяненьким в канаве и на своих могучих плечах отнести домой! Не сбылось. А по поводу драк между «сырами» она рассказала мне такую историю.

В молодости она вместе с другими «сырами» ходила за Андреем Поповым, актером и режиссером Театра Красной Армии. Обычно они самым почтительным образом ожидали его выхода после спектакля под колоннами этого театра. Если он выходил один и делал им знак, они шли его провожать, и он с ними разговаривал и шутил. Если же он выходил с кем-нибудь, то они следовали за ним на приличном расстоянии, стараясь не попадаться ему на глаза.

И вот как-то раз или два им в удобный момент перебежала дорогу какая-то сопливая фря, и все внимание их кумира досталось ей. Прошел слух, будто бы эта молодая особа хочет стать гримером и подходит к Попову только затем, чтобы посоветоваться относительно этой профессии. «Сыры» скрежетали зубами, но терпели. Однако, какая-то добрая душа звякнула им, что эта профурсетка просто-напросто нагло «сырит» их кумира.

Когда в очередной раз Попов вышел из театра, он увидел группу своих «сыров» и эту наглую фрю. Наверное, он подумал, что она снова подойдет к нему, но «сыры» окружили его, заговорили-заболтали, и он было забыл о ней. Когда же вспомнил, спросил: «А где эта девушка?», на что ему ответили: «Не бойтесь Андрей Алексеевич, с ней все в порядке». «Боже мой! Что вы с ней сделали? Неужели убили?» – «Андрей Алексеевич, мы таких не убиваем, мы их давим». На самом деле парочка-троечка «сыров» покрепче прижали эту девушку к колонне, поводили у неё под носом кулаками и сказали, чтобы духу её здесь не было, иначе… Короче, девица исчезла и больше не появлялась.

О самой Галке и её байках можно рассказывать бесконечно, поэтому я пока прервусь и скажу только, что теперь её прах покоится на Преображенском кладбище, куда я и прихожу каждый год 22 июня, в день её смерти.

Глава 3. Арбатские старушки и академические вдовы

Я перечитала написанное и заметила, что очень часто употребляю слова «я удивилась» или выражение «меня удивило», но надо помнить, что ко времени моего поступления на работу в наш магазин мне было всего 22 года, и я мало ещё чего в жизни видела – двор, школа, институт, вот и всё. Мои настоящие университеты начались именно в родном магазине. Там я научилась всему – дисциплине, исполнительности, выносливости в работе, изворотливости и поворотливости в деле. Там я обрела умение обращаться с людьми, умение разбираться в них, часто с первого взгляда. Любопытно, что это умение практически не подводило меня потом, уже после моего ухода из магазина. Например, когда я пришла на работу в Ленинку, я попала в коллектив, состоявший приблизительно из 25 человек. Из них мне решительно не понравились трое. Одна была совсем молоденькой девочкой и не очень умной, молодой человек вскоре попался на воровстве книг, а ещё одна дамочка была просто старой занудой. Все остальные казались симпатичными людьми и потом оставались именно такими, какими я их расценила с первого взгляда. Но ведь ошибиться было так просто, не так ли?

Я часто говорила о том, что мы в своем магазине являемся «стихийными социологами». И правда, ежедневное общение с большим количеством разнообразной публики подталкивало к тому, что волей или неволей приходилось как-то её классифицировать, раскладывать по полочкам, наклеивать ярлыки. Это делалось практически бессознательно, часто на инстинктивном уровне, но никогда меня эта способность не обманывала. Я иногда развлекалась тем, что пыталась перед тем как раскрыть паспорт очередного «продавателя», определить его возраст, имя или номер отделения милиции, выдавшего ему паспорт, то есть район или улицу в Москве, где проживает этот самый «продаватель». Самое забавное состояло в том, что я довольно часто угадывала. Вот фамилии я не пыталась угадать и номер дома или квартиры тоже. Однако были такие адреса в Москве, которые говорили сами за себя. Например, улица Арбат. В то время ещё существовали так называемые «арбатские старушки» – каким-то чудом сохранившиеся осколки старой, даже дореволюционной Москвы, которые доживали, как говорится, свой век в старых домах на Старом Арбате. Все они выглядели так, словно только что вылезли из сундуков с нафталином: их юбки, платья, кофты, пальто, шубейки были жутко старомодными, потертыми, облысевшими. Но главной их приметой были немыслимые шляпки, именно шляпки, а не какие-то там беретики или платки. Эти шляпки могли быть фетровыми, соломенными, меховыми, с перышками, бантиками, в форме капора с оборочками, какие угодно, но все они казались тогда просто фантастическими. Почему-то я запомнила одну из таких арбатских старушек – на ней была меховая шляпка, выглядевшая так, будто два котенка, наигравшись вдосталь, заснули у неё на голове лет эдак пятьдесят назад и с тех пор не просыпались, а только усыхали и потихоньку