в общей неприязни к Евсею Исаковичу С. – комплектатору ГБЛ и, разумеется, «жиду». Впрочем, при встречах все трое были взаимно вежливы.

Я всегда уважала Петю за его глубокие познания и любила, когда он сидел у нас в товароведке, потому что Петя помогал мне справляться со всей этой недисциплинированной кучей «продавателей» одним своим присутствием. Когда же кто-нибудь приносил книги, достойные его внимания, Петя вынимал из кармана своего засаленного лапсердака лупу и начинал, склоняясь низко над столом, водить длинным носом по краям страниц и переплёту. И сразу наступала благоговейная тишина. Я просто отдыхала в эти мгновения. Потом Пётр Степанович изрекал что-нибудь по поводу данной книги, иногда спрашивал, нет ли ещё томов или откуда эта книга, не из библиотеки ли такого-то, и почти никогда не ошибался. Потом говорил что-нибудь вроде:

– Ну, что ж, Татьяна Львовна, я думаю, рублей 35 хватит. А вы как считаете?

Разумеется, я с ним не спорила. В те времена весь этот антиквариат был для меня сплошной китайской грамотой, и я только мечтала о том, чтобы научиться в нём разбираться.

Если Петю что-нибудь особенно интересовало в книге, он не ленился пойти в библиотеку, чтобы выяснить какие-то её особенности. Он не ленился затеять длинный разговор с посторонним или малознакомым человеком, чтобы вытянуть из того всё, что он знает о данной книге или коллекции. Часто такой разговор заканчивался обменом телефонами и обещанием со стороны Петра Степановича обязательно зайти и посмотреть библиотеку. После, когда Петю спрашивали, было ли там что-нибудь стоящее, он чаще всего отвечал, брезгливо поджимая губы:

– А, ерунда. Навоз. Ничего хорошего.

Тем не менее, он упорно и очень терпеливо умел обхаживать тех владельцев, чьи вещи его по-настоящему интересовали и умел, в конце концов, заставить их уступить эти вещи именно ему и по его цене. Порой это ухаживание длилось годами.

В течение по крайней мере пятнадцати лет Петр Степанович приходил к нам почти ежедневно. Умер Николай Константинович, перешёл на другую работу и перестал приходить Евсей Исакович, а Петя из года в год, изо дня в день неторопливой своей походкой входил в магазин, вешал пальто, снимал калоши и садился в кресло. Он перелопачивал всю «покупку», рылся в сложенных партиях уже посчитанных книг, совал нос в наши столы и прилавки. Его всегда и всё интересовало. Однако чаще всего ему попадались неинтересные книги, и он швырял их обратно на полку с брезгливым выражением, напоминая кота, попавшего в лужу и отряхивающего длинные худые лапы. Но если он вдруг видел что-то интересное, Петя тут же менялся: взгляд у него становился острым, как бритва, походка стремительной, он вдруг быстрым и точным движением выбрасывал вперёд свою длинную руку и крепко хватал нужную книгу, а потом начинал её внимательно рассматривать, обращаясь с ней так ласково и бережно, как не всякий влюбленный со своей возлюбленной. От его рук так и веяло каким-то сладострастием, когда он оглаживал какой-нибудь тёмно-красный или тёмно-зелёный марокен с золотым тиснением или пересчитывал количество гравюр в книге. Обиженное выражение исчезало с его лица, щёки его слегка раздувались, и он даже иногда начинал что-нибудь напевать себе под нос. Кстати, как-то раз он заявился к нам в отменном настроении и очень неожиданно для нас с Верой замурлыкал – что бы вы подумали? – «Голубку»! Слуха у меня никакого, но Петя настолько верно и точно выводил Голубкины рулады, что сомнений быть не могло. Мы с удовольствием его послушали, а потом решили, что, верно, в этот день он заключил какую-нибудь особо выгодную сделку с книгами. Ведь не влюбился же он, в самом деле!

С собственной супругой у Петра Степановича очень интересные взаимоотношения. Я её долгое время не могла увидеть, но те, кто её видел, говорили, что она такая же длинная, как сам Петя, и совсем несимпатичная. Это далеко не так. Петина жена оказалась очень интересной и представительной дамой. В те времена, когда я увидела его впервые, они уже давно вместе не жили, зато каждое лето ездили вместе отдыхать. Есть у них дочь – Елизавета Петровна Р-а, которую мне видеть не доводилось. Петя зовёт её просто: «моя дура», причём без намёка на шутку. Например, набирает номер по телефону и без всяких предисловий вступает с дочерью в разговор:

– Это ты, дура набитая?

При всем при этом он с симпатией относится к зятю и любит обоих внуков, мальчика и девочку. Судя по фотографии, ребята не слишком красивые, но смышлёные.

Несмотря на свою постоянную неряшливость, Пётр Степанович при желании может быть просто блистательным. Я сама своими глазами два раза видела его таким. Один раз, когда он собирался идти в ресторан напоить кого-то из деканов Московского Университета, чтобы перетащить свою Елизавету из Ленинградского Университета в Москву. В тот день Пётр Степанович сходил в баню, надел чёрный костюм с белой рубашкой и галстуком, а на мизинце у него было надето чёрное кольцо с печаткой. Он был гладко выбрит, и от него вовсе не пахло потом, как обычно. Во второй раз я увидела его таким на открытии выставки русского портрета из собрания московских коллекционеров в выставочном зале на улице Усиевича. Петя был одним из устроителей выставки и одним из главных участников, потому что в его коллекции, кроме книг и гравюр, есть и картины. В тот раз он выставлял несколько портретов. Пётр Степанович был при том же параде, но его красил не столько костюм, сколько важный и довольный вид: здесь он был, как рыба в воде. Он был весь розовый от удовольствия, плешь его просто сияла под люстрами, и весь он был чрезвычайно элегантен и импозантен, чтобы не сказать – красив.

Два раза мне довелось побывать у него в гостях. Жил он в то время в доме № 5 на Нижней Масловке, в трёхкомнатной квартире вместе со своей сестрой и её мужем. Он занимал комнату приблизительно в 14–15 квадратных метров, всю заваленную книгами, картинами и папками с гравюрами. Свободного пространства в его комнате, по существу, не было. У окна – стол, под столом – папки с гравюрами, по стенам – полки с книгами и картины. И прямо на полу – куча прекрасных антикварных книг высотой с меня, покрытая какой-то пыльной тряпкой. Две самые примечательные вещи в комнате – футляр от старинных напольных часов, заполненный изящными маленькими книжечками XVIII века, в коже и марокене, и на стене – портрет самого Петра Степановича, написанный одной очень