— Так что я, по-твоему, дура? — вскинулась Маша. Предполагалось, что Глеб хотя бы из вежливости должен был возразить, но он вместо этого подхватил:

— Еще и какая!

— Ну, знаешь! — Глаза у Маши гневно сверкнули. Оставалось развернуться и уйти отсюда, но она теперь, после угрозы Глеба, опасалась повернуться к нему спиной — а вдруг и в самом деле надумает связать? С него станется. Однако он, глядя на нее, лишь тяжко вздохнул:

— Я-то знаю, а вот ты вообще непонятно, о чем думаешь, не говоря уж о том, чтобы с рассудком дружить. Ладно, нечего на меня дуться. Поедем, я отвезу тебя домой. Чтобы еще и на обратном пути не упрекала меня за плохую дорогу и свои каблуки.

— Ты же вроде говорил, что у тебя машины нет.

— Зато есть мотоцикл. Так что если твое твердолобое величество снизойдет до этого средства передвижения…

— Глеб, ну что ты завелся-то, в самом деле?! Пойми ты, что я как лучше хочу! И ничего мне этот Никифор не сделает, не из той он породы. Уж в чем в чем, а в мужчинах-то я разбираться умею. Во всех, кроме таких психов, как ты, но тут уж, как говорится, любая наука бессильна и только лишь одна медицина может помочь.

— Разбираешься, говоришь?! Эх, жаль, нет у меня здесь фотографий, сделанных на некоторых местах происшествия! Может, хоть они бы тебя образумили! Поглядела бы, на что способен Никифор, в котором ты разбираешься! Это человек без законов и совести, а ты лезешь к нему в самую пасть!

— Ради того, чтобы помочь тебе сделать этот мир чуть почище. Овчинка стоит выделки! А кто не рискует, тот, как известно, шампанского не пьет.

— Да ты, по ходу, еще после предыдущей бутылки не протрезвела, — в сердцах выдохнул Глеб перед тем, как выйти из дома.

Он вышел и скрылся за углом, а Маша осталась ждать его на крыльце. Топтаться на своих каблуках по полутемному и не слишком ухоженному двору ей не хотелось. Как, честно говоря, и ехать на мотоцикле вместо того, чтобы вызвать такси. Но ради того, чтобы не обижать отказом Глеба, и без того уже выведенного из равновесия, она согласна была потерпеть.

Впрочем, выкаченный из сарая мотоцикл оказался хорош! Этакий агрегат для пожирания километров, весь какой-то аэродинамичный и хищный на вид. На таком приятно было бы прокатиться, даже несмотря на некоторые неудобства в сравнении с машиной.

— Вот, надень. — Глеб вынес из дома и накинул Маше на плечи кожаную куртку.

— Зачем? — удивилась она. Сегодня была одна из тех сухих и звездных августовских ночей с теплым ветром, когда сложно было замерзнуть.

— Делай, что говорят. — Глеб дождался, когда не ставшая спорить Маша сунула руки в рукава, и подал ей шлем. — И это тоже. И садись.

Маша села у Глеба за спиной. Обхватила его руками, сомкнув пальцы у него на животе. Ну, или на том месте, где он у него должен был находиться — Глеб всегда был жилистым и поджарым, как дикий волк. Куртка Глеба пришлась весьма кстати, и не только для защиты от ветра — просто короткая и узкая Машина юбка на сиденье мотоцикла задралась едва ли не до самых трусов, а полы куртки успешно заменили ее, прикрывая ноги до середины бедра.

— Что, репутацию свою бережешь? — ехидно спросила Маша, оценив трансформации, произошедшие с ее одеждой.

— Нет, твое здоровье. Чтобы завтра к Никифору Львовичу поехала не с соплями, — не менее ядовито отозвался Глеб прежде, чем завести мотоцикл. Тот послушно заурчал, лишая Машу возможности что-то ответить. А потом к рокоту мощного двигателя присоединился еще и шум ветра. Глеб хорошо знал местную дорогу, со всеми ее ухабами и рытвинами. Долгий и трудный путь между домом и шоссе, неведомо за сколько времени пройденный Машей, они, искусно лавируя, пролетели за какую-то минуту. Свернули на шоссе. У Маши дыхание перехватило от ощущения скорости, совсем не так воспринимавшегося в машине, но она мужественно крепилась, всецело доверившись Глебу. Прижалась к его спине, защищающей как от страха, так и от ветра, и жалела лишь об одном: о том, что шлем не дает прильнуть к нему еще и щекой, как ей отчего-то вдруг захотелось. Поездка оказалась возмутительно короткой. Вскоре Глеб остановил мотоцикл возле последних кустов, обрамляющих площадку перед ее домом. Слез сам, помог Маше. Как бы невзначай бросил взгляд на окна ее квартиры, к его разочарованию, оказавшиеся неосвещенными.

— Что, и впрямь бы к моей маме ябедничать пошел? — спросила Маша, возвращая ему и шлем, и куртку. Потом обеими руками потянулась к его шлему: — Сними, дай хоть на тебя взглянуть на прощание.

— Машка, — он выполнил ее просьбу, но, кажется, лишь затем, чтобы подкрепить свои слова взглядом: — Если ты завтра к нему все-таки пойдешь, то уже точно можешь больше мне не звонить, я даже знать тебя после этого не желаю. А теперь иди домой. Я подожду, пока ты дойдешь до подъезда. Провожать, уж извини, не буду, не хочу, чтобы ты лишний раз засвечивалась в моей компании.

— Вакантов, — вместо того чтобы сразу развернуться и уйти, Маша вдруг шаловливо ухватила его руками за края воротника, чуть подтянулась и поцеловала прямо в губы. Целоваться она умела, не зря они с подругой Томкой когда-то, в далекой теперь юности, тренировались друг на друге, чтобы потом не ударить в грязь лицом при игре «в бутылочку», да и на первых свиданиях тоже. Но Глеб даже не шелохнулся в ответ. И не отшатнулся, и не ответил. И когда Маша отстранилась от него, то увидела, что и лицо его осталось все таким же осуждающе-бесстрастным.

— Истукан, — проворчала она, поправив ему чуть примятый воротник. Еще в школе она мечтала вдруг взять и поцеловать его, но тогда ей мешала какая-то робость, какой она никогда не испытывала перед другими парнями. — Ладно, не буду тебя больше задерживать. А ты все-таки обдумай ночью мое предложение. Может, к утру у тебя и появятся какие-нибудь идеи?

— Дать на тебя ориентировку парням, чтобы отловили тебя завтра по пути к Никифору и упекли бы в КПЗ до вечера. Такая идея тебя устраивает?

— Нет, — честно ответила Маша.

— Ну, тогда мне больше нечего тебе предложить. Разве что пожелать, чтобы ты к утру все-таки образумилась.

— Фигушки! — с чувством сказала ему Маша вместо прощания.

Глеб дождался, когда она дойдет до самой квартиры. Быстро скинув туфли в прихожей, она успела подбежать к окну и увидеть, как он трогается с места после того, как заметил включившийся у нее свет. Стоя у открытого окна, Маша проводила его взглядом, а потом вслушивалась в рокот мотора, затихающий вдали.

Спала в эту ночь Маша плохо, несмотря на то, что всеми силами старалась заснуть. Но беспокойные мысли бродили в ее голове, сменяя одна другую: о Глебе, о его нынешней жизни, о предстоящем Машином свидании. Если поначалу Маша не находила в нем ничего страшного, то, настращенная Глебом, теперь все-таки начала испытывать тревогу: а ну как переклинит старого бандита? И что ему при этом в голову придет? Но утром она все-таки поднялась с твердой уверенностью, что отступать некуда и что надо идти, раз ее там сегодня ждут. Во-первых, потому, что на такие встречи, как правило, дважды не приглашают, и если она впоследствии передумает, то будет уже поздно. А во-вторых, потому, что если Никифор Львович задумал в отношении ее что-то дурное, то при желании сможет отравить ей жизнь и вне своего дома. Так что уж лучше поехать и выяснить все сразу и до конца.