Мальчик встаёт.

— Клёвая майка, — говорит он Максу; тот одет в свою любимую футболку с ракетой, которая больше всего пахнет им. — Кстати, я Оливер.

Макс. Он Макс. А я — Космо.

Я бы говорил за нас обоих, если бы мог, если бы он этого захотел.

Прежде чем Макс успевает набраться смелости и назвать своё имя, женщина посреди комнаты хлопает в ладоши. Ей, похоже, недавно сделали стрижку; её седые волосы ниспадают по спине, словно бахрома верёвочной игрушки, а длинные ногти — если, конечно, они были бы моими — точно стучали бы по деревянному полу.

— Пожалуйста, успокойте своих собак!

Она ждёт, сложив руки перед собой. А в такой момент, когда тебя окружают такие запахи и звуки, сидеть смирно очень трудно.

— Сидеть, — говорит мне Макс. — Давай, Космо, сядь. Пожалуйста.

Элвис тут же плюхается на пол. Нудлс с другой стороны комнаты бегает кругами, как заведённая. А я присаживаюсь, потом присаживаюсь пониже, и моя попа наконец касается земли.

— Спасибо! — говорит женщина. — Итак, я очень рада видеть вас всех здесь! Я немного беспокоилась, что никто не придёт. Вы все превзошли мои самые невероятные ожидания. Должно быть, вы прослышали о призе!

Она хихикает.

— Меня зовут Грета, и я открыла этот клуб, чтобы мы все стали ближе и освоили искусство собачьего фристайла. И, говоря «искусство», я вполне серьёзна! Да, это спорт, но это и творчество, и страсть, и драйв.

Грета загибает длинные, тонкие пальцы, а потом делает драматическую паузу.

Мы восторженно смотрим на неё.

— Давайте я сразу скажу, — продолжает она, — собачий фристайл — это не для всех. Это весело — но трудно. Очень трудно. Вы, хозяева, должны будете неустанно тренироваться вместе с собаками, отрабатывая послушание, различные трюки и работу ногами под музыку. Вы с вашей собакой должны научиться двигаться вместе. Мы начнём готовиться к первому ежегодному чемпионату общества «Танцы в дождливый день» по собачьему фристайлу — это соревнование на уровне штата, оно проходит в августе. Там судейская комиссия будет оценивать всё — от ритма и темпа работы до характера и уровня сложности. Я здесь, чтобы научить вас, стать вашим гидом в удивительном путешествии, а вы все собрались, чтобы поддерживать друг друга. Да, я знаю, сегодня мы просто встречаемся и знакомимся, но мне хотелось бы устроить небольшое представление, чтобы начать на высокой ноте! Итак, без лишних слов… Феликс, место!

В комнате повисает полная тишина. На середину выходит бордер-колли в блестящем серебристом ошейнике. А я стою, не сводя с него глаз и выставив косолапые ноги. Бордер-колли с блестящей чёрно-белой шерстью встаёт рядом с Гретой. А потом начинается музыка, он кланяется — ниже и элегантнее, чем я мог себе представить, — и идёт вокруг неё задом наперёд, в ритме песни. Задом наперёд! Вы представляете?

— Как думаешь, ты так сможешь? — спрашивает дядя Реджи.

Но я даже посмотреть на дядю Реджи не могу, не могу оторвать взгляда от танца.

Грета складывает руки кольцом, колли прыгает через это кольцо и приземляется на задние лапы. И я понимаю — понимаю всеми фибрами души, — что вижу что-то невероятное, почти священное. За всю жизнь я ещё никогда не видел такой игры.

«Потому что они не играют», — вдруг понимаю я.

Они танцуют.

Посмотрите любое классическое кино, и вы сразу узнаете: танцор может захватить внимание целой комнаты движением бедра или резким взмахом руки. «Бриолин» — лучшее тому доказательство. Даже когда я смотрел этот фильм в первый раз, я сразу понял, какую силу имеют Дэнни и Сэнди над публикой, когда размахивают руками.

И я понял, что во мне живёт душа танцора.

Иногда ночью, когда Макс опускает жалюзи и в спальне темнеет, я представляю себя и Макса в «Бриолине» — мы танцуем на деревянном полу баскетбольной площадки или, может быть, на школьном поле. Представляю свежескошенную траву под ногами и солнце, согревающее наши головы.

Когда мы снова садимся в машину, у меня в голове кружится столько мыслей, что мне приходится сунуть нос в углубление между сиденьями. Я закрываю глаза. Всё это время я думал о «Бриолине», о чудесных вечерах, когда моя семья кружилась в гостиной, — и оказалось, что собаки могут танцевать. Танец — не только в моей душе! Он в моих передних и задних лапах, в моей шерсти. А я потратил зря столько лет, думая, что не могу танцевать, что я для этого недостаточно человек.

На полпути домой в голову приходит мысль: а что, если все собаки рождены танцевать? Пожалуйста, прислушайтесь к моим рассуждениям:

1. Человеческие танцы очень похожи на собачьи игры. Мы прогибаемся. Мы касаемся носами. Канал «Дискавери» говорит, что собаки живут с людьми уже сотни тысяч лет. Возможно ли, что древние люди позаимствовали движения — прогибы, кружения — у собак и потом назвали их своими?

2. Платья танцовщиц покачиваются точно так же, как собачьи хвосты. И не говорите мне, что это совпадение!

3. Обезьян часто считают самыми умными животными после людей. (Как по мне, это просто глупости. Животное, которое кидается собственными какашками, очень трудно назвать умным. Но, просто ради спора, давайте предположим, что я здесь не прав.) Вы когда-нибудь видели, чтобы обезьяна танцевала вальс? Или элегантно кружилась по полу? Нет. Вы такого даже представить себе не можете. А вот чтобы так делала собака — можете.

4. В классических музыкальных фильмах не бывает собак, но сейчас мне стало совершенно ясно, что собаки умеют танцевать. Может быть, киношники когда-то давным-давно обнаружили, что собаки могут затмить людей? Решили, что они слишком серьёзные конкуренты, и поэтому убрали собак подальше от камеры?

Как жаль. Но «Бриолин» и так великолепен. А теперь представьте, насколько более впечатляющим он был бы, если бы в нём снималась собака.

— Ох, круто было, — говорит дядя Реджи, паркуя машину на нашем дворе. — Тебе в самом деле понравилось?

Я знаю, что он говорит с Максом, а не со мной, но всё равно поднимаю морду с сиденья и дважды гавкаю, громко и уверенно. Да! Да!

Впрочем, признаю, в клубе мне было страшновато. Когда я пробую что-нибудь новое (трюк или команду), мне нужно сначала попрактиковаться одному. Я сначала представляю, как у меня всё получается, а потом маленькими шажками продвигаюсь к цели в тихой комнате. Может быть, это просто возраст? Неудача сейчас весьма вероятна — из-за моих больных бёдер и негнущихся ног, — так что я сдерживаюсь. И сдерживаюсь. До тех пор, пока сдерживаться уже не получается.

Макс отстёгивает ремень безопасности и говорит:

— Ага.

Его голос звучит как-то странно, мечтательно, и я задумываюсь, что у него на уме.