совет Гитлера направить свои усилия исключительно на Средиземноморье и идти в этом направлении без осуществления собственных проектов и планов, так как самостоятельная инициатива всегда осуждалась фюрером, как выходившая за рамки его собственных интересов. А Восточный фронт манил к себе, так как Россия была очень аппетитным пирогом для дальнейшей дележки, завладев которым и проявив своевременную инициативу, можно было рассчитывать на хороший куш.

Мессе делает вывод, что на принятие этого судьбоносного решения в конечном итоге повлияло ожесточенное сопротивление русских и усилия посольства и военного представительства Италии в Берлине. Но за короткий период между этими двумя цитируемыми письмами, наконец, удалось добиться разрешения немцев на итальянское участие в Восточной кампании. Было очевидно, что Гитлер уже не мог противиться или наложить свой запрет, так как Муссолини сделал упор на исключительно идеологический аспект итальянского военного вмешательства, выражающийся в борьбе с большевизмом.

Таким образом, Италия оказалась вовлеченной в страшный конфликт, в результате, которого были сломлены немецкое высокомерие и военный потенциал всей Европы, уничтожен цвет немецкого народа и армии, а Италию постигла ужасная катастрофа! Так с пафосом Мессе оценивает вступление своей страны в войну.

Немецкие вооруженные силы в тот период такую перспективу, конечно, не рассматривали. 22 июня 1941 года, находясь на вершине своей военной славы после быстрых побед над Польшей, Норвегией, Францией, на Балканах и на Крите, немецкая армия пересекла советскую границу, начав военные действия. Позже, после несомненных первоначальных успехов, после сотен тысяч пленных и огромных трофеев, полученных в результате окружений под Смоленском, Минском и Киевом, после стремительного броска к воротам Ленинграда и Москвы, ещё витал дух радужных надежд, несмотря на все возрастающее сопротивление и неожиданную стойкость неприятеля в этой борьбе.

О тяжелом характере войны с русскими Гитлер написал Муссолини уже в письме от 30 июня 1941 года: «Борьба, Дуче, которая продолжается уже восемь дней, показала общий характер и определенный опыт. Очень важно констатировать, что для меня и моих генералов многое стало настоящим сюрпризом. Несмотря на все предположения, Дуче, если бы эта война не началась сейчас, а только через несколько месяцев или, самое позднее, через год, – мы понесли бы страшное поражение в этой войне. За восемь дней танковые бригады атаковали одна за другой, безостановочно, не считаясь с потерями.

Но настоящим „сюрпризом“ стал русский танк, о котором мы не имели никакого представления: гигантский танк весом около 52 тонн с толщиной брони в 75 мм.[25] Против такого танка можно использовать только противотанковые орудия особой мощности.

Почти все контратаки русских осуществляются с применением танковых сил. Наши отдельные дивизии уже подбивали по 100 и 200 единиц бронетехники только за один день, после чего на следующий день вновь подвергались танковым атакам. Я считаю, Дуче, что Европе грозила опасность, масштабы которой мало кто представляет»[26].

Многие ощущали странности первых сражений на Востоке. Вот что писал с фронта один немецкий унтер-офицер: «Русские танки шли волнами, одна за другой. Кажется, это не кончится никогда. Стреляя из орудия, проникаешься садистским желанием уничтожения. Каждый снаряд попадает в цель. Десять, двадцать, тридцать выстрелов: танки останавливаются, теряют управление и опрокидываются в облаках дыма и огня, а за горящими машинами появляются другие и другие. Мы стреляем по ним, как по живым существам. Мы полны ненависти, потому что поток вражеских машин не прекращается ни на миг, хотя все вокруг уже покрылось искореженными останками… Это дорога к превращению нас в животных».[27]

Впоследствии, анализируя начальный период войны с Советским Союзом, Мессе стремится показать и другие интересные аспекты. Как никогда Германия была намерена атаковать Россию, возможно, с необъяснимым оптимизмом. Может быть, сказались неспособность немецких разведслужб, грубые ошибки Верховного командования в предварительной оценке как количественного, так и качественного состава советских вооруженных сил? Или роль сыграла традиционная загадочность России и ее безграничные географические размеры? Так рассуждает Мессе.

Может быть, все эти элементы соединились воедино. Сюда следует добавить преувеличение немцами своих собственных сил и своей высокой боеспособности, что порождало заведомую недооценку сил противника. Немцы находились еще в эйфории от громких побед 1940 года, не учитывая очевидные неожиданности, возникшие уже в начале вторжения, как в материальном, так и в моральном отношении. Поэтому не обязательно быть пророком, чтобы предвидеть будущую победу Сталина и новое переустройство мира.

Мессе уже тогда начинает понимать, что и глава итальянского правительства, и Верховное командование оказались подвержены тому начальному оптимизму немцев, пропавшему только зимой 1941 года, когда раскрылись глаза на реальную силу русских и страшные последствия этой войны!

В своих воспоминаниях Мессе, оценивая начало русско-немецкой войны, замечает, как Муссолини уцепился за идею участия Италии с самого начала компании.

14 июня Каваллеро записал в своем дневнике, что Муссолини среди других аргументов делал упор на «неизбежность конфликта между Германией и Россией».[28] Так, 15 июня 1941 года во дворце Венеции состоялась встреча между Муссолини, Каваллеро и генералом фон Ринтеленом, немецким военным атташе в Риме. Они работали над соглашением о подготовке одного армейского корпуса для России.

Правда, в дневнике не сказано, что при обсуждении присутствовал Ринтелен. Но можно легко предположить, что немецкий генерал, как человек вкрадчивый и искусный, нашел хорошие слова благодарности для Муссолини, несмотря на присутствие серьезной помехи в лице Каваллеро. Как бы то ни было, речь здесь идет о первом заседании, на котором начальник Генерального штаба получил приказ готовить экспедиционный корпус для России.

Рассматривалось два варианта: послать «Специальный армейский корпус», располагавший двумя подвижными дивизиями и одной автотранспортируемой дивизией, или «Автотранспортируемый армейский корпус», который имел бы две автотранспортируемые дивизии и получал одну подвижную дивизию. В этот момент будущий командующий корпуса находился в пути из Албании на родину, а его старые дивизии оставались в Греции в распоряжении других армейских корпусов. Назначенный генерал Дзингалес недавно вернулся из Югославии и находился в месте сосредоточения войск – в долине реки По.

21 июня Каваллеро окончательно доложил Муссолини о готовности отправить в Россию автотранспортируемый армейский корпус. Предложение и назначение одобрили.

Действительное рождение К. С. И. Р. было зафиксировано в документе от 9 июля 1941 года приказом Верховного командования:

«Все наземные и воздушные силы, предназначенные для действий на русском фронте, объединяются в Итальянский экспедиционный корпус в России (К. С. И. Р.). С 10 июля 1941 года штаб Автотранспортируемого армейского корпуса получает наименование Штаба Итальянского экспедиционного корпуса в России».

К. С. И. Р. имел следующую организационную структуру:

Штаб:

• Командующий – генерал Франческо Дзингалес

• Начальник штаба – полковник Гуидо Пиаченца