в Житомирскую область ковпаковцы организовали и оставили больше десяти новых партизанских отрядов. Организовать отряды особого труда не составляло. Но снабдить оружием, да еще в достаточном количестве, вновь организованные отряды — дело сложное. И сколько же Сидор Артемьевич раздал трофейного оружия?! Снаряжал новые отряды Ковпак не только винтовками, автоматами, но и ручными пулеметами. Единственное, что он не дарил ни одному отряду, — это станковые пулеметы, пушки и лошадей.

Это одна сторона в значении необыкновенного рейда. А боевая сторона? Почему же нет боев, а только марши и марши?!

Если внимательно вслушиваться в задания разведчикам, которые дает Вершигора, всмотреться в штабную карту, то можно увидеть и цель, к которой с короткими остановками летит соединение. На штабной карте очерчены мосты на реках и автомобильных дорогах под Киевом, а на притоке Днепра, Припяти, обозначены пароходы. И постепенно становится ясным — соединение батальонов Ковпака с железной организацией и жесточайшей дисциплиной — не что иное, как гигантская живая диверсионная машина, срабатывающая на всю Красную Армию.

В первых лучах солнца на горизонте показалось большое село. Я находился посередине колонны, которая огромной черной лентой выделялась среди снежных полей. Было видно, как поднималась на бугор конница. Длинный хвост войска полз медленно. В колонне не слышалось разговоров. Одни шли молча, другие спали на телегах. От всей колонны веяло спокойствием и силой.

Приняв под утро рапорты от разведки, Вершигора спал, уткнувшись лицом в мой меховой воротник. Автомат его лежал под ногами, два диска, набитые патронами, от тойчков подпрыгивали на дне тачанки, из развязанного мешка, который лежал под сиденьем ездового Коженкова, вывалились немецкие солдатские книжки, дневники и письма.

Начальник разведки спал. Коженков раза два обернулся к нам, потом слез, достал из-под сиденья две торбы овса, заложил их за спину своего начальника, чтоб тот не валился, и снова уселся на свое место.

За тачанкой начальника разведки шла рота автоматчиков. Впереди шагал командир роты Карпенко. Никто из ковпаковцев ни разу не видел его на лошади. Он и его автоматчики во время марша не садились на телеги, в роте держали лошадей только для того, чтобы возить на них боеприпасы и немудреное имущество бойцов.

Как-то Карпенко рассказал о том, почему не ездит верхом:

— Семен Васильевич Руднев опасается встречного боя. Колонна на марше растягивается, и, если нарвемся на крупного противника, будет много крови. Руднев еще на Днепре высказал это мне и попросил, чтобы мы ежеминутно были готовы к бою на марше. Ну, а автоматчики — первая сила у Деда.

Находясь в середине колонны и почти не чувствуя ее движения, я смотрел на приближающееся село.

Казалось, оно спускалось с бугра к нам, а не мы двигались к нему. Вот уже тачанка проехала мимо первых хат. Вершигора вдруг заворочался и поднялся. У него была удивительная способность просыпаться в нужный момент.

— В любую хату в центре заезжай, — сказал он ездовому.

В центре села стоял большой белый дом, передняя стена которого была заклеена фашистскими плакатами. Ординарцы Ковпака срывали их.

Изба была пустая.

Вершигора внимательно посмотрел на стены, разгладив свою бороду, сказал:

— Гитлеровцев здесь не было. Тут что-то произошло, но фашистов не было.

— В селе нет жителей, — сказал Коженков. — Наверно, фашисты угнали.

— Скажи хлопцам, — обратился к нему Вершигора, — чтобы покушать принесли.

Коженков ушел.

— А фашистов тут ни вчера, ни ночью не было, — опять сказал он.

К полудню на улице начали появляться люди. В хату, которую занял П. П. Вершигора, робко вошла пожилая женщина. Она сказала дрожащим голосом:

— Здравствуйте, — и, не дожидаясь ответного приветствия, зарыдав, со стоном сказала: — Боже ж мий, коли це кончится?!

— Что кончится? — спросил Вершигора.

— Ця заячья жизнь, — ответила женщина. — Ночь приходит — не спишь, день приходит — глядишь на шляхи, не идут ли…

— Это вы про кого? — спросил Вершигора.

— А про кого же, як не про супостатов, — сказала она. — Кто же знал, что по степу бродит така наша сила? Як завидели, шо идет к деревне силища, так и сховались. Фашиста боимся, як страшно.

— Нынче не придет фашист, — сказал Вершигора.

Хозяйка не слушала его. Она смотрела в окно и, видимо чем-то пораженная, точно остолбенела. Потом она быстро поправила платок на голове и стремглав выбежала на улицу. Я выглянул в окно. По улице медленно шло ковпаковское стадо. Коровы иногда останавливались и глядели на хаты, на ворота, точно припоминая: не их ли это двор? Постояв и убедившись, что обознались, они медленно шли дальше. Женщины выбегали из дворов.

Хозяйка вернулась домой в слезах.

— Что ты плачешь? — спросил ее Вершигора.

— Как не плакать? Словно на свою поглядела, — сказала она.

— На кого, на свою? — спросил ее Вершигора.

— На корову свою, — сказала она. — Проклятый Гитлер всех коров забрал и нашу увел.

Разослав разведку по дальнейшему маршруту и доложив Деду и Рудневу об обстановке, Вершигора вернулся домой. Хозяйка нагрела воды, и мы вымыли головы. К вечеру она успокоилась. Прибрала хату. За ужином разговор зашел о том, как хозяйничали враги в селе.

Вошел Ковпак.

— Позови-ка, хозяйка, кого-нибудь из вашего сельского начальства.

— Староста сбежал. Разве старый счетовод?

— Очень хорошо, давай его сюда, — сказал Сидор Артемьевич.

Хозяйка вышла из хаты и минут через двадцать вернулась в сопровождении хромого мужчины. Он вошел, снял шапку и, опираясь на палку, поздоровался.

— Счетовод колхоза Данила Нечипоренко, инвалид прошлой войны, — сказал он по-солдатски.

— Садись, Нечипоренко.

Тот сел и робко смотрел на нас, еще не зная, зачем он потребовался партизанам. Потом, видимо, думая, что догадался, зачем его позвали, сказал:

— Можно и овса достать, и гречки. Мы кое-что припрятали на семена. Ну, а если для партизан, можем все выдать.

— Нет, не надо, — сказал Ковпак, — мы у народа не берем, у фашистов на складах много.

— Дельно, — одобрил счетовод.

— Мы позвали вас вот зачем, — сказал Ковпак. — Вы счетовод, и нам на бумаге покажите, что делают фашисты с Украиной.

— За всю Украину не могу показать, — сказал, помолчав, счетовод, — а за наш колхоз можно.

Однажды через село проходили фашистские солдаты, они увели 24 коровы, отняли у селян 31 полушубок, 3 пары валенок, 5 пар кожаных сапог, 50 пар варежек, 12 шапок и 3 фуфайки.

Весна пришла поздно. Пахать в колхозе начали в середине апреля, тогда как раньше начинали в конце марта. Правление колхоза, присмотревшись к гитлеровским бумажкам, поняло, что они в точности не знают, сколько у колхоза земли. Поэтому с земли, засеянной сверх плана, урожай врагу взять не удастся, и народ будет с хлебом.