–– Гражданин Клавьер с супругой.

      Эти слова заставили меня вздрогнуть всем телом. Я обернулась и в конце зала действительно заметила Клавьера и Флору, которые только что вошли. Их сразу окружили какие-то люди. Я стала подумывать, куда бы уйти, но тут ко мне подлетела нарядная мадам Грант.

–– Куда же вы пропали? Целый вечер вас не видно, и это очень жаль. Ваше платье произвело фурор даже среди дам… Пойдёмте, я введу вас в самый блестящий кружок на нынешнем вечере!

      Я легко позволила себя увести, и мадам Грант, легкомысленно щебеча и расточая улыбки, повела меня туда, где пили чай.

      Я взяла с подноса, поднесённого лакеем, крошечное блюдце и неохотно стала ковырять ложечкой кусочек воздушного пирога. Общество, где я сейчас оказалась, было почти полностью женским; приглядевшись, я заметила не одно знакомое мне лицо.

      Совсем радом со мной, изящно спустив с одного плеча прозрачную накидку, в платье достаточно коротком для того, чтобы показать ноги в туфельках, сидела изумительно красивая Тереза Кабаррюс – женщина, с которой я часто в своей жизни встречалась, но с которой не перемолвилась даже словом. Она обожгла меня внимательным взглядом чёрных глаз. Я повернулась к лакею:

–– Чашку чая, пожалуйста.

      Здесь же была Жозефина Бонапарт, супруга виновника нынешнего торжества и моя соседка по тюрьме Консьержери. Успехи мужа и её совершено преобразили: она, словно помолодела лет на пять, ожила, расцвела, стала ещё улыбчивей и приветливей, чем прежде. Талейран, как я поняла, сознательно сделал её центром приёма. Он и сейчас был рядом с ней: осыпал комплиментами, льстил так тонко, что я даже могла бы упрекнуть в излишней деликатности – эта женщина весьма пуста и проглотила бы и менее изысканные комплементы.

      Краем уха я прислушивалась к разговору.

–– Вы слышали? – спросила женщина, сидевшая неподалёку от меня. – Только что объявили, что Клавьер приехал.

–– На месте его жены я бы лучше сидела дома, – с недовольной гримасой произнесла мадам Тальен, бывшая Кабаррюс.

–– Почему, душенька?

–– Мне достоверно известно, что она беременна. Ей следовало бы беречься, а не таскаться по балам. Вот, полюбуйтесь!– Тереза гневным кивком указала на танцующих.– Она веселится. И было бы кому! Ей уже за сорок, а этот ребёнок – первый. На её месте я не вставала бы с постели.

      Я невольно передёрнула плечами, скрывая раздражение. Я почему-то верила, что хотя бы в этом отношении судьба Клавьера будет незавидна. Я думала, у него не будет детей, и он поймёт когда-нибудь, сколь много потерял. Так нет же – этому спекулянту во всём везёт: в махинациях, в финансах, даже в семейной жизни…

      После того, что я узнала о Флоре, люди, среди которых я находилась, с каждой минутой стали казаться мне всё несимпатичнее. Я поглядывала на Талейрана, но его лицо оставалось непроницаемым. В это время началась какая-то суета; дамы вскочили с мест и с возгласом ринулись в зал, кого-то окружая. Никуда не двинулись только я, Талейран и Жозефина, и, как оказалось, не напрасно.

      Человек, вокруг которого было поднято столько шума, не спеша, но решительно шёл туда, где сидели прежде дамы; женщины следовали за ним, что-то щебеча и осыпая его поздравлениями. Он подошёл, с едва заметной улыбкой поцеловал руку Жозефине, сказал что-то Талейрану. Человек был в блестящей генеральской форме. Я узнала его. Это был Бонапарт.

      Впервые я имела возможность лицезреть этого нового кумира так близко и так свободно. У него была оливковая кожа корсиканца, большой лоб, прикрытый небрежно упавшими редкими тёмными волосами, серые, очень пристальные глаза, и рот, то сжатый в одну линию, то кривящейся в непонятной, полупрезрительной гримасе. Он был угловат, скован, неуклюж, держался без блеска и говорил с довольно сильным акцентом, так, что надо было привыкнуть к его выговору. Крайне неприятным показался мне его взгляд. “Чёрт возьми, – подумала я. – Этот низкорослый дикарь смотрит на людей, как на навоз…”

      Дамы были в восторге. Буржуазки ловили каждое слово генерала и оглушали его своим щебетом. Мадам де Сталь, писательница, дочь знаменитого министра Неккера, имевшая репутацию женщины весьма неглупой, низким голосом спросила, прервав на миг общий гам:

–– Генерал, было бы интересно узнать ваше мнение о нас. О женщинах. Какая из них наиболее вас привлекает?

–– Моя жена, – резко ответил Бонапарт.

–– Ну а какая заслуживает вашего уважения?

      Генерал поглядел на мадам де Сталь в упор и отчеканил так резко, будто намеренно хотел быть грубым:

–– Та, которая родила больше всего детей, сударыня.

      «Боже, – подумала я в ужасе. – До чего мерзкий солдафон. Он, видно, считает нас чем-то вроде служанок и племенных кобыл. Бедная Жозефина!»

      Я поднялась и вышла, находя, что нынешний вечер приносит мне одни неприятности. Было уже за полночь. Я взяла себе стакан лимонада, подумав, что так и не выпила его в прошлый раз. За этим стаканом меня и застал Талейран.

–– Я не мог раньше уделить вам внимание, – сказал он.

–– Да. Понимаю. У вас много забот. Этот генерал, генеральша, генеральские поклонники – всех их надо развлекать…

      Мой голос прозвучал и зло, и насмешливо. Я злилась на себя за то, что слёзы поневоле выступают у меня на глазах. Я чувствовала себя как никогда одинокой. Смогу ли я добиться уступки от этого чужого, враждебного буржуазного мира? Смешно было даже мечтать о таком!

–– Что сказал вам Порри, сударыня?

–– Я не договорилась с ним.

–– Надо было употребить все усилия. Не отчаивайтесь. Я устрою вам ещё одну встречу.

–– Нет, – сказала я резко, сверкнув глазами. – Этот человек предложил мне цену, которую я не могу заплатить.

–– Вы уверяли, что готовы тратить деньги.

–– На этот раз плата выражалась не в деньгах.

      Синие глаза Талейрана испытывающе смотрели на меня. Он осторожно сжал мою руку.

–– Мне показалось, вы знали друг друга. Это правда?

–– Как вы проницательны, – пробормотала я, горько усмехаясь.

–– Это моя работа. Ну же, рассказывайте мне всё.

      Я покачала головой, чувствуя, что вот-вот расплачусь. Его предложение всё рассказать прозвучало не то что мягко, но с таким дружеским спокойствием, что это расслабило меня, вызвало неопределимое желание поделиться с кем-то, попросить совета… Пересилив себя и подумав о том, что не следует слишком доверяться взяточнику и карьеристу, я произнесла:

–– Ах, сударь, в этом нет ничего примечательного… Да, мы были знакомы. По тюрьме Консьержери. Никаких иных отношений я с ним не имела. Одному Богу известно, почему он решил, что может домогаться меня.

      Талейран весьма задумчиво произнёс: