Другой любопытной чертой книг была та привязанность и самоотверженность, с какой Буснер работал со своими необычными пациентами. Он изобрел особый метод анализа и наблюдения, представлявший собой синтез объективизма и рационализма, которым его обучили в Эдинбурге в шестидесятые, изобретательной искрометности и творческой дисциплины, воспитанной в нем легендарным Алканом [подробно аналитический метод Алкана излагается им в работе «Имплицитные методы в психоанализе» («Британский журнал эфемерного», март, 1956). — У.С.], и экзистенциальной феноменологии, которой он занимался в семидесятые в больнице «Консепт-Хаус» в Уиллсдене.[36]Идея заключалась в том, что Буснер наблюдал своих пациентов как в клинике, так и во внешнем мире — куда сам же их и выводил.

— Самое главное, — жестикулировал Буснер своим студентам и поклонникам, — следовать интерсубъектному «чапп-чапп» подходу, то есть в известном смысле внедриться в «уч-уч» патологическое сознание пациента и взглянуть на мир его глазами. Сегодня мы уже не вправе ограничиваться жестким физиологическим подходом к известным болезням и не должны рассматривать их как мотивационно-обусловленные, тем самым попросту игнорируя их как относящиеся исключительно к сфере «хууу» [чистой. — У.С.] психиатрии…

Хотя этот «интерсубъектный» подход имел очевидные и легкодоказуемые интеллектуальные и этические достоинства, иные насмешники никак не могли закрыть глаза на известные тенденции — и не привлекать к ним внимание общественности — в практике его применения, которые трудно было воспринимать иначе, чем как откровенную игру на публику. Истории болезни пациентов Буснера вызывали у видеотории прямо-таки патологический интерес из них получались настоящие детективные романы и фантастически увлекательные телефильмы. В погоне за тайнами искривленной феноменологии своих подопечных Буснер катался на водных лыжах с паралитиками,[37]ползал в оперу с хроническими эпилептиками и посещал танцклубы, где принимают ЛСД, с гебефрениками.[38]В издательских кругах стало делом престижа приглашать Буснера с каким-нибудь его протеже на коктейли и фуршеты.

Так шимпанзе с синдромом Туретта,[39]которые то и дело непроизвольно лаяли, шимпанзе, страдающие болезнью Паркинсона, чьи конечности беспорядочно дергались под влиянием дигидроксифенилаланина,[40]шимпанзе с органическими повреждениями головного мозга, зажатые в стальные тиски тяжелейшей амнезии и повторяющие без конца одни и те же жесты, стали полноправными членами толпы совершенно нормальных обезьян — литературных агентов, критиков и писателей — и вместе с последними резво толкались на приемах за бутербродами и бесплатным шампанским.

— Перед вами, — жестикулировал Буснер собирающимся вокруг него в таких случаях любопытным, — практическая демонстрация «грррууунннн» шимпан-зечности моего подхода к этим заболеваниям. Приводя моих пациентов в такие места, — в этот момент Буснеру обычно приходилось в срочном порядке отвлечься на экстренную превентивную чистку обсуждаемого шимпанзе, — я осуществляю в реальном времени «чапп-чапп» деконструкцию идеологических категорий, на которых основаны наши понятия о том, что есть норма, а что — заболевание.

Буснер закончил одеваться и, подпрыгнув до потолка, подтянул поближе специальное зеркало на телескопической лапе, чтобы осмотреть себя сзади. Как там моя дырка? — подумал ученый, отправляя в анальную экспедицию правую лапу, которая, пробравшись через складки желто-розовой кожи, ощупала все, что смогла, а затем вернулась к хозяйским ноздрям и трясущимся губам. Буснер беспокоился — вчерашним вечером, по возвращении из «Эскарго», на него напал совершенно жуткий понос; однако результаты обследования показывали, что в проблемном регионе все чисто. Да и в любом случае у Прыгуна будет время разобраться с этим по пути в больницу, решил Буснер и, поправив одежду и удостоверившись, что пиджак не мешает потенциальным наблюдателям лицезреть великолепие его лучезарной задницы, с треском погасил свет в ванной, бодро раскачался на турнике у входной двери и, перепрыгивая от турника к турнику, отправился вниз по лестнице. Не уступающие заднице в великолепии яйца именитого психиатра весело болтались из стороны в сторону.

Популярность Буснера неотвратимо шла в гору, и уже на полпути к вершине ему предложили вернуться на должность научного консультанта в больницу «Хит-Хоспитал». И пусть от него, как и раньше, требовали в самом деле заниматься нудной ежедневной работой, то есть, вы не поверите, лечить пациентов, попечительский совет как бы нехотя соглашался, что основная его роль в клинике — просто быть именитым старым профессионалом, дуайеном от психиатрии, и поддерживать своей репутацией репутацию больницы. Ему полагался научный ассистент — Прыгун, он имел право выбирать, какими пациентами ему больше хочется заниматься, и, кроме того, мог посещать другие больницы в округе в поисках интересных случаев, которые был бы не прочь включить в свои книги.

В текущий момент не происходило ничего такого, что бы заставило Буснера с нетерпением ждать наступления сегодняшнего дня. С утра ему полагалось присутствовать на планерке (скучища адская), затем, во второй половине дня, он должен был показывать в Юниверсити-Колледже[41]вторую публичную лекцию из заявленного цикла об аутизме. Цикл назывался «Шимпанзе, которые чистятся в одиночестве» и был обречен на успех. Вскочив на кафедру в день открытия и окинув взглядом видеоторию, Буснер не смог отказать себе в удовольствии отметить, что, кроме толпы иностранных студентов, в основном бонобо, которую именитый психиатр ожидал увидеть, присутствовало и большое число простых шимпанзе, а с ними и университетские студенты с отделений психологии и приматологии.

Тем не менее сам предмет аутизма уже порядком Буснеру надоел. Все или почти все, что он хотел показать, вошло в книгу «Истории из жизни приматолога», и перспектива повторить это заново, пусть даже перед широкой и заинтересованной видеоторией, не была столь уж заманчива. Что мне нужно, думал Буснер, спускаясь по лестнице, так это какой-нибудь совершенно новый случай, новый синдром или симптом, который никогда прежде не встречался ни в психиатрии, ни в неврологии. Что-нибудь беспрецедентное, что-нибудь с намеком на необходимость пересмотра в самом широком контексте самых основ наших взглядов на природу шимпанзе!