принимая,

Часто бываю в сюжет погружён,

Даже когда до конца понимаю,

Что окружающий бред — это сон.

Люди, события, мысли, явления —

Некий весьма не логичный реал,

Не вызывающий отторжения,

Даже даруя абсурдный финал.

Все эти ясно-неясные образы:

Или размытые, словно туман,

Или чрезмерно подчёркнуто острые —

Вроде как правда, а вроде — обман.

Сон — это мысль, и покой, и… движение,

К яви обычной добавочный след.

Как дополнительное предложение

При покупке роллс-ройса — велосипед.

* * *

Сколь не гладок поворот,

Всё равно за ним не видно,

Что там этакое ждёт

Пилигримов беззащитных.

Может, вредный фарисей

Ждёт, чтоб мозг изгрызть с усладой,

Может, жуткий лиходей

Подготовил им засаду.

Мало что из этих зол

Беспокоит пилигрима,

Ведь из дома он ушёл

Из-за боли нетерпимой.

Растревожилась душа,

И уже не тешат сердце

Рай под сенью шалаша

Да галдёж единоверцев.

Он пошёл искать ответ

На неясные вопросы.

Что ему надменный бред

Фарисея-мозгососа?

Чем его страшит разбой?

У него богатства нету.

Он потерян сам собой,

Ищет лишь тепла и света.

* * *

Об ужасах Герники люд позабыл.

Мозги и японцев во мраке:

Не помнят, что рушились не от Годзилл

Хиросима и Нагасаки.

Баллада сожаления о Вавилонской башне и наличии супергероев

Как стало бы жить страшно

Нынешним супергероям,

Когда б Вавилонскую башню

Сумели таки построить?

Взращённые благодатью,

В дружеской ноосфере,

Люди стали бы братьями

По языку и по вере.

Молочные реки вместе

С кисельными берегами

Раскинулись бы повсеместно

И в рот затекали бы сами.

У тёплого моря чалясь

И в счастье смыка́я вежды,

Люди бы не нуждались

В каких-то особых одеждах.

Жили бы в светлых палаццо,

Блистали бы тонким исподним.

Ходили б к Нему общаться

По крепким башенным сходням.

А что? Коль имеешь ступени,

Ведущие прямо в небо,

Отказываться от сени

Его будет просто нелепо.

Коль счастливы все, богаты,

По-умному ходят строем,

Зачем содержать в штате

Всяческих супергероев?

Поняв это, через время

Сумели герои пробраться,

Чтоб с сытым людским племенем

И башнею разобраться.

На Вавилона строенье

Наслали Гога с Магогом,

А в книгах его разрушенье

Списали на доброго Бога.

А Он до сих пор скучает

И ждёт нас, неспешных, в гости.

В варенье вишнёвом с чаем

Выискивает кости.

Сидит по-простому, в домашнем,

Велик, и на нас не обижен…

Он ждёт, что построим мы башню

До неба и даже выше.

* * *

День пришёл и ушёл,

Обманув ослепляющим обликом.

Груз забот, он тяжёл,

Как арба, что за маленьким осликом.

Только ослику что?

Отработал — в хлеву подрасслабился.

Ты ж в своём шапито

Целый день и тянул и тщеславился.

Может, смыслы твои,

Те, которыми жизнь твоя полнится, —

Никчемушное фи,

Позабудешь — и больше не вспомнятся?

* * *

Жизнь — штука и без того наворочено сложная,

Не нужно её дополнительно закручивать и усложнять,

Деля на части заведомо правдивые и заведомо ложные,

Она едина в желании выёживаться и удивлять.

Бабочка, мечущаяся постоянно по идиотскому кругу,

Не проживёт дольше бабочки, мечущейся туда и сюда.

Отделение кем-то для вас добра от зла — это не услуга,

Это подталкивание к бездне.

Если вы поняли это, вам не туда.

Баллада о неТристане и неИзольде

Он не Тристан и не Изольда

Она, но так устроен мир,

Что ими куплен за три сольдо,

Как простокваша и кефир,

Любви желанной эликсир.

Ну, пусть не эликсир, а зелье

Из волчьих ягод и грибов,

Что намешала им с похмелья,

Бурча от беспокойства снов,

Ведунья, спутница волхвов.

Названье — это точка зренья:

Как этот яд не назови,

Он принесёт не просветленье

И яркость мироощущенья,

А помутненье от любви.

Зря распали́тся неИзольда,

Разухари́тся неТристан,

Мол, бездна мегаватт и вольтов

Подпитывает их роман,

И он кипит, как адский чан.

Любовь — неписанное диво,

Но и нежданная слеза,

Взовьётся пламенем игривым

И, как гневливая гроза,

Сожжёт напалмом небеса.

И оживятся либреттисты,

Готовясь перезаписать

Сюжет для оперы искристой,

Где страсти будут бушевать,

Людские души возбуждать.

Где вновь Изольды и Тристаны

Сгорят в огне своей любви.

Красиво, ярко, живо, рьяно,

До помутнения в крови,

С дыханьем смерти визави.

Но будет винный сок веселья

Испит, оставив влажный жмых.

Ведь как известно, это зелье —

При прочих замыслах иных —

Предназначалось не для них.

Узнают вскоре человеки

Из се́ля социальных лент,

Как вдрызг рассорились навеки

(До новогреческих календ)

Изольда и её бойфренд.

Начнут сварливые соседки

Месить их грязное бельё

И осуждать за три монетки,

Потраченные на питьё,

А не крутое бытиё.

Что ждали-де от дешевизны?

Любви длиною в пару дней?

Хоть и такая страсть по жизни

Бесстрастья хладного ценней,

Приятней, но не мудреней.

И стоит ради суток этих,

Их сорока восьми часов,

Отдать почти что всё на свете

За краткострастную любовь,

Лупя тоску не в глаз, но в бровь.

Любовь — пусть даже за копейки —

Не хуже той, что за мильон,

Согреет лучше телогрейки,

Надушит, как одеколон,

И… вознесёт на счастья трон.

Опять взбодрятся либреттисты:

Ну, вот — короткая, но страсть!

Напишем опус многолистый,

Награфоманимся мы всласть,

А там… Но всё легло не в масть.

Трагизма нет. А без трагизма

Строчить сценарий не с руки.

Нет в их любви ни драматизма,

Ни некой роковой тоски,

Что каждой барышне близки.

Ведь неТристан и неИзольда

От расставанья не умрут.

Найдут эксфренды снова сольдо,

По всем сусекам наскребут

И вновь — за зельем побегут.

И вновь — нетрезвая колдунья

Наколомутит им питья,

И вновь — вернут на полнолунье

При свете ночи, свете дня

Они все краски бытия.

Их цикл любви начнётся снова!

Амуров бесконечный ряд

Не сможет в каждом цикле новом

Новейшей эдды тешить словом,

Как тыщу триста лет назад.

О мелочах не пишут пьесы,

Не тиснут мелочи в роман.

Отправят либреттисты к бесу

Пустой концептуальный план,

Засев с друзьями за кальян.

Не будет оперы обычной,

И мыльной опере не быть:

Ведь на любви непоэтичной

Нельзя капусты нарубить.

Да что об этом говорить?

А мы — с