Воевода особой дружины слушал, приветствовал казаков, но ни фамилий, ни имен, ни прозвищ не запомнил. Это ему и не надо, есть сотник, через него и будет согласие. В сотне числился обоз из трех телег с возчиками. Тот пока пустой, но за день Фатей Чебарь обещал заполнить телегу всем необходимым, а потом представил воеводу:

— Пред вами, казаки, ближний к государю воевода, князь Дмитрий Владимирович Савельев.

Казаки сразу как-то подтянулись, с интересом глядя на воина, в котором не прознать вельможу высокого.

— А это, — указал сотник на Бессонова, — первый помощник воеводы, Гордей Бессонов. Остальных воинов особой дружины вам знать необязательно. Прознаете, как вместе будете на деле.

Ни один из десятников не спросил, а что, собственно, за дело такое? При внешней вольнице, что бросалась в глаза в любой станице, в любом хуторе, дисциплина у казаков, когда надо, была на высоте.

— Мыслите, казаки, чего за дело предстоит? — спросил сотник. И, не дожидаясь ответа, повернулся к Савельеву: — Тебе, князь, слово.

— Вы, казаки, знаете Дон, — вышел вперед Дмитрий. — И вверх по течению и вниз.

— Мы и поля знаем, и леса с рощами… — усмехнулся Катагарь.

— То добре, — кивнул Савельев, — вот только перебивать меня не след.

— Прости, князь, — засмущался десятник.

А воевода меж тем продолжал:

— Нам надо дойти до переката напротив бывшего селения Галурмак, переправиться чрез Дон, дружине зайти в названное селение, сотне пройти дале в селение Карачук. Наказ, что дал царь Иван Васильевич, такой… — и он довел до казаков задание.

Те выслушали молча, привыкшие выполнять наказы беспрекословно, полагаясь на атамана. А тот стоял рядом и кивал головой с длинным чубом, который постоянно забрасывал набок.

Доведя задание по переволоке, Савельев сказал:

— А вот теперь, казаки, спрашивайте, коли есть чего спросить.

Выступил помощник сотника, десятник охранного десятка Чебарь:

— Как, князь, мыслишь переправлять обоз через Дон на перелазе? Там хоть и неглубоко, кони с людьми перейдут, переплывут местами, а вот обозу не пройти. А это пять телег с тяговыми лошадьми. Лошадей как-нибудь переведем, а телеги со скарбом?

— Мыслю, придется плоты делать, — ответил Дмитрий. — По карте там левый берег Дона, на который предстоит переправиться, мелкий, поросший осокой, можно спрятать плоты.

— Извини, князь, не получится, — вышел вперед Малюга. — У переката большой лес, верстах в пяти и на самом виду селений Самак и Карандар, занятых турками и крымчаками. Мы можем, конечно, срубить деревья и перетащить их к реке, где свяжем плоты, но, коли то прознают турки, наше дело будет под угрозой, как и дружина, и войско.

— Сотник дело говорит, Дмитрий Владимирович, — кивнул атаман.

— Пока я услышал лишь то, что вязать плоты у переката дело слишком рискованное, — поморщился Савельев. — А хочу услышать, что предлагает сотник.

— Есть чего предложить, Антип? — обратился к казаку атаман.

— Мыслю, след тут на имеющихся плотах переправить на левый берег обоз и с ним охранный десяток Фатея Чебаря.

— Но по той стороне пойдет крымско-турецкая рать! — воскликнул Дмитрий. — Как охранный десятник сможет вывести обоз к нужным селениям?

— Мыслю спокойно. Ночью и десяток, и обоз переправятся, тут же уйдут на восток в поле. И полем, куда басурманские разъезды не дойдут, спокойно пройдут менее чем двести верст. Правда, им времени понадобится больше, чем дружине и сотне, но день-другой обойдетесь харчем, что возьмут с собой казаки и ратники.

— То возможно, Михайло Тимофеевич? — посмотрел на атамана Савельев.

— Отчего нет, возможно, князь.

Воевода особой дружины повернулся к сотнику:

— Благодарствую, Антип Иванович, за совет добрый. Так и поступим. Обоз с охранным десятком треба переправить чрез Дон ныне же ночью.

— Десятник Чебарь сделает все, как надо, за то не беспокойся.

— Добре!

На этом сбор был закончен, атаман, Савельев и Малюга прошли в гостевой дом, где находились ратники дружины. Бессонов знал, что делать, и князь передал ему все заботы по предстоящему походу.

В горнице дома атамана стали решать, что загрузить в обозы. Одна телега уходила для десятка пищальников и двух десятков лучников, пороху, зарядов, стрел обычных и с паклей и обмоткой горючей. Туда же полога, накидки для длительных стоянок. Идти колонне предстоит только ночью, дабы не уходить глубоко в поле и не попасть на глаза ворога.

Как только казацкий старшина и воевода ушли из гостевого дома, Горбун подошел к Бессонову:

— Гордей! Пойду-ка я пройдусь по станице.

— Пошто тебе это? Или не слыхал наказ князя готовиться к походу?

— А чего мне готовиться, у меня все готово. Да тока пройдусь, погляжу, как народ местный живет. Потом на Москве рассказывать буду.

Бессонов с подозрением посмотрел на богатыря:

— Ты чего хочешь, Осип? Сколь раз уже был в станицах, на хуторах, в поселках казачьих, видел, как живут, но что-то я не слыхивал, чтобы ты о житье казачьем рассказывал на Москве.

— Потому как в городе у каждого свои заботы, ты окромя торговых рядов со своим семейством никуда и не выходишь.

— А ты, как отрок неразумный, все меж баб своих мечешься.

— А ты и радуешься чужой беде? — вздохнул Горбун.

— Это что за беда, то с одной любовь крутить, то с другой? — воскликнул Бессонов.

— Да надоели они обе, что Клавка, что Зинка. Загодя до похода сюда бабенку одну из прислуги вельможи одного, что на Варварке обретается, приметил, да не успел знакомство завести.

— Вот оно что, — протянул Гордей. — Решил, значит, тута, в станице бабу найти.

— Ну, не то, чтобы найти, — замялся Горбун, — искать не собираюсь, да и замужние они тут, почитай, все, а встретить, может, и встречу. Ты пойми, Гордей, мне ж не каждая баба подходит.

— Про то уже вся Москва ведает, — рассмеялся Бессонов. — Ладно, иди, но гляди, без озорства. Мы в гостях, и казаки народ суровый.

— Да я только пройдусь, посмотрю и вернусь.

— Не забывай, в ночь уходим.

— Помню. После обеденной молитвы и трапезы спать завалюсь.

— Ступай. Коли князь завидит на станице, скажи, я разрешил.

— Угу, хороший ты человек, Гордей. Ты, коли что, подходи, подмогу, чем могу.

— Да ступай ты уже. То рвешься на волю, то не выгонишь.

— Ушел.

Горбун от гостевого дома дошел по центральной улице до церкви, потом вышел на площадь — ничего интересного, казаки, женки ихние в заботах, детвора в играх. Двинулся к городьбе, вдоль которой шла извилистая улица, и почти всю ее прошел, когда увидел вельми пышных форм женщину, несшую с Дона коромысло с двумя объемными ведрами.