партию ядер, отправляя их в переплавку. Но сделать он ничего не мог. Мелкая сошка в этой огромной машине, винтик, который боялся даже пикнуть против заведенного порядка.

А я месил ногами эту липкую грязь в корыте, таскал тяжеленные ящики, слушал ор Захара и думал. Думал, как можно улучшить эту формовочную смесь, добавить туда хотя бы толченый уголь или конский навоз, чтоб газы выходили. Как сделать модели гладкими и точными. Как контролировать температуру плавки и чистить металл от дерьма. Мысли роились в башке, но я держал их при себе. Здесь, в литейке, где цена ошибки была еще выше, чем в кузне, лезть с советами было вдвойне опасно. Надо было ждать, смотреть, искать свой шанс. И надеяться, что он появится раньше, чем меня покалечит брызгами расплавленного чугуна или прибьет очередной бракованной болванкой.

Время шло, я всё так же месил глину, таскал эти формы и пялился по сторонам. Особенно меня убивало качество самого металла, с которым тут работали. Чугун был явно перенасыщен серой и фосфором — это было видно даже на глаз по излому остывших железяк, по тому, какой он был хрупкий. Бронза, которую лили для пушек покруче, тоже была какой-то нестабильной — то слишком мягкая, то, наоборот, хрупкая, с дикими внутренними напряжениями. Плавильщики работали по старинке, как прадеды завещали: сыпали в тигли шихту — лом чугуна, руду, медь, олово — как бог на душу положит. Ориентировались больше на привычку да на какие-то дурацкие приметы, чем на элементарный расчет.

Я вспоминал лекции по металлургии в институте. Как влияют примеси на сталь и чугун. Сера и фосфор — главные враги, делают металл хрупким, особенно на холоде — красноломкость, хладноломкость, все дела. Как от них избавлялись? Переплавка с флюсами, раскисление… Тут про флюсы, кроме обычного древесного угля, который просто в горн кидали для жара, походу, и не слышали. А раскисление? Добавить в расплав что-то, что кислород свяжет, образует шлаки легкоплавкие, которые наверх всплывут? Тот же марганец, кремний… Да где их тут взять? Но ведь были и способы попроще. Даже обычный древесный уголь, если его в сам расплав добавить, в нужной пропорции, мог частично и серу связать, и металл раскислить. А контроль температуры? Перегретый металл газами насыщается, пористым становится. Недогретый — хреново льется, недоливы получаются. Элементарщина, которую здесь просто игнорировали.

Я видел, как старший мастер Захар бесится, когда очередная пушка после отливки оказывается вся в дырках или трещинах. Он орал на плавильщиков, грозил им карами небесными и вполне реальными плетьми, но толку от этого было ноль. Плавильщики, угрюмые бородатые мужики, только руками разводили: делаем, мол, как всегда, а что металл нынче такой хреновый пошел — не наша вина.

И вот однажды, когда Захар в очередной раз рвал и метал над здоровенным тиглем с бурлящей бронзой, которая никак не хотела «доходить» (то пенится, то комками какими-то идет), я решился. Мастер Игнат, мой прямой начальник, стоял рядом, испуганно втянув голову в плечи. Я подошел к нему, стараясь выглядеть максимально смиренным и тупым.

— Мастер Игнат, а дозволь слово молвить? — спросил я так, чтобы Захар не услышал.

Игнат аж дернулся, покосился на Захара, потом на меня.

— Чего тебе, Петруха? Не видишь — мастер гневаются…

— Да я про металл… Помнится, старик один, мастер бывалый, сказывал мне… Когда вот так бронза кипит неровно, пузырится, значит, «дух огненный» в ней лишний сидит… Его выгнать надоть…

Я специально говорил коряво, использовал всякие туманные словечки типа «народная мудрость», которые мог нахвататься в казарме.

— Дух огненный? — недоверчиво переспросил Игнат. — Это как же его выгнать? Молитвой, что ли?

— Да нет… Сказывал тот старик, надоть в расплав… э-э… деревяшку сухую сунуть. Осиновую, али березовую. Помешать ей хорошенько. Деревяшка сгорит, дым пойдет, а вместе с дымом и «дух» этот выйдет. И металл, мол, станет чище и спокойнее.

Это была, конечно, чистая импровизация, основанная на знаниях о раскислении металла углеродом. Горящее дерево в расплаве выделяет углерод, тот связывает кислород, образуя угарный газ — тот самый «дым», который «выгоняет дух». Примитив, но должно было сработать.

Игнат посмотрел на меня как на идиота.

— Деревяшку? В расплав? Ты с ума сошел, Петруха? Да она ж вспыхнет вся! И Захар нам обоим башки поотрывает за такое баловство!

— Так ведь старик тот божился, что способ верный… Говорил, так исстари делали, когда литье не шло… Может, попробовать с краешку, пока мастер Захар не видит? Хуже-то не будет…

Я говорил убежденно, смотрел Игнату прямо в глаза. Он замялся. С одной стороны — страх перед Захаром и здравый смысл, который орал, что совать дерево в расплавленную бронзу — это самоубийство. С другой — отчаяние от того, что плавка идет через одно место и какая-то слабая надежда, что этот странный Петруха, который уже показал себя не таким уж дебилом, может, и правда знает какой-то древний секрет.

— Ладно… — прошептал он наконец, оглядываясь на Захара, который отошел к другой печи. — Только быстро! И ежели что — я тебя не знаю!

Я метнулся к дровам, схватил сухой березовый черенок от сломанной лопаты. Вернулся к тиглю. Игнат демонстративно отвернулся, делая вид, что очень занят. Я глубоко вздохнул и осторожно сунул конец черенка в огненное месиво. Дерево зашипело, задымилось, потом вспыхнуло ярким пламенем. Я быстро провернул черенок пару раз в расплаве, стараясь достать до дна. Бронза забурлила еще сильнее, повалил густой белый дым с характерным запахом угарного газа.

— Ты чего творишь, ирод⁈ — раздался рядом рев Захара. Он подлетел к тиглю, замахиваясь своим кулачищем. Я еле успел отскочить, выдернув обгоревший черенок.

— Погоди, Захар! — вдруг пискнул Игнат, неожиданно осмелев. — Глянь-ка на металл!

Захар перевел взгляд на тигель. Бурление прекратилось. Дым рассеялся. Поверхность расплава стала гладкой, как зеркало, без пены и комков. Металл реально «успокоился».

— Это как же?.. — пробормотал Захар, опуская кулак. Он недоверчиво заглянул в тигель, потом перевел взгляд с меня на Игната и обратно. — Что вы тут учудили, аспиды?

— Да вот… Петруха вспомнил, как старики делали… Деревяшкой помешал… И оно вроде как… очистилось, — путано залепетал Игнат.

Захар еще раз уставился в тигель, потом на меня. В его взгляде читалось не столько злость, сколько крайнее охренение.

— Деревяшкой… Очистилось… Чудеса… Ладно, тащи ковш, будем лить, пока не остыло! А с тобой, — он ткнул