Но он был истинным профессионалом, а профессионализм, полагал Митин, защищает от ржавчины, не дает человеку стать циником и ловкачом. И снова он не захотел разобраться. Ведь Настя не стеснялась в рассказах, они были ироничны и одновременно полны восхищения, как это бывало иногда, когда смотрели приключенческие фильмы. Герои картины убивали, преследовали, лилась кровь, а они с Настенькой, как и все зрители, желали им удачи, никак не отождествляли себя с ними.

Настя уверяла, что у папочки была своя система, по которой он существовал так, как ему хотелось. На дворе стояла середина 60-х, началась «разрядка». Линяев стремился попасть в число людей, регулярно выезжающих в загранкомандировки. Но даже блестящее заведование отделом в институте не гарантировало, что в каждом конкретном случае пошлют именно его, а не другого или третьего, — экспертов было немало. Найти законное основание для посылки Линяева (чаще всех остальных) было несложно, но для этого надо было, чтоб кто-то хотел найти это основание. Линяев создавал условия, чтобы кто-то хотел. Одним из самых беспроигрышных вариантов, негласных, безвзяточных сделок Линяева, были дети. Дети влиятельных родителей. Даже самым строгим и стойким родителям трудно было устоять, не пойти на компромисс, когда речь заходила о жизнеустройстве наследника. Своими принципами люди чаще всего поступаются именно в этом пункте, иногда незаметно для себя, порой сознательно, находя оправдание в том, что для себя они в жизни не пошли бы на уступки, но для дочери или сына… Линяеву удалось пробить в своем отделе аспирантуру, затем практикантов, и всегда, отбирая из множества претендентов, он смотрел в графу «родители». Любые, даже незначительные поблажки их детям, выдвижение вне очереди на защиту или должность, отзывались благодарностью в сердцах родителей, и когда речь заходила о кандидатуре Линяева, его рекомендовали искренне, горячо, видя в нем человека добрейшего, сострадательного и в то же время первоклассного специалиста. Никаких сделок с совестью их признательность не требовала. Настя рассказывала, что отец ее был легким человеком, все у него шло весело, с кайфом. Он любил футбол, занимался горными лыжами, был спортивно подтянут, в свои сорок пять выглядел почти юношей. Белокурый супермен с зачесанными назад прямыми, не поредевшими волосами, с живым, нестирающимся даже в минуты раздражения блеском карих крапчатых глаз, он был истинным жизнелюбом. В этом была его позиция, философия. Он получал удовольствие от всего, что делал, справедливо считая, что все добыл своими руками — и жизненный комфорт, и красивую жену, ставшую директрисой ведомственного дома отдыха, и почтительность подчиненных. Умница Настя, блестяще способная дочь, была его главной гордостью.

Настя любила отца за доброту, щедрость, он никогда не жаловался, не нудил. Свои неприятности, недомогания он преодолевал, не впадая в панику, не подключал к этому ни друзей, ни семью. Он был весел с теми, кого любил, не знал мелочности, редко сердился и легко отходил. Насте он давал полную свободу, считая, что родительский деспотизм мешает формированию личности, подавляет самостоятельность. В характере его собственной дочери эта методика, как понял вскоре Митин, обнаружила свои сильные и слабые стороны. При видимой застенчивой хрупкости Настя была решительна, инициативна, добивалась цели и знала, в чем она, проявляя, где необходимо, мягкую уступчивость, непритязательность. Она была абсолютно равнодушна к политике, но всегда стремилась к новым впечатлениям; как и отец, она жила с упоением, взахлеб. Она могла по многу раз перечитывать любимую книгу, просматривать понравившийся спектакль, знала наизусть много стихов, неплохо разбиралась в классической музыке. Казалось, она хотела все успеть, увидеть, пережить, всюду побывать, — для этого она не ленилась мчаться на другой конец города, недосыпала, часто оставаясь без ужина; но если все ей удавалось, она могла вдруг впасть в хандру: зачем было так выкладываться, что уж такого особенного? В этом она была не похожа на отца — тот никогда не жалел о прошедшем дне. Он всегда делал так, как ему надо. Настя уверяла, что у него была необыкновенная способность быстро просчитать ситуацию, безошибочно выбрать нужный вариант, и поэтому он всегда выигрывал. Да, он всего добивался своими усилиями, умом, быстротой, он преуспевал, и, казалось, никогда — за счет других. Настя смеялась: жизненные блага в природе во все времена существовали в дефиците, достаются одному — у кого-то отнимаются. Линяев имел все из того, что можно приобрести за свои деньги работнику высокой, редкой квалификации, по первому классу: дачу, с удобством и вкусом обставленную, машину иномарки, гостевой билет в творческие клубы, стереосистему, все это — в те годы, когда подобное было новинкой. На дачу и на квартиру приезжали гости, чаще всего три-четыре приятеля Линяева, без жен. На таких «мальчишниках» женщинам было неинтересно. В крепко спаянном кружке говорили о назначениях, новостях делового мира, политике, спорте, реже — о бабах, случайных встречах. Настя смешно показывала в лицах, как отец и его приятели комментируют разного рода события. Она уверяла, что такие беседы были для них увлекательней любой рулетки. К примеру, они всегда пытались просчитывать шкалу поднимающихся престижей, продвижений по службе, опалы или взлета. Они предсказывали падение и возвышение людей, многих из которых хорошо знали. Если появлялась новая фамилия под корреспонденцией о сдаче крупного промышленного объекта, они сразу же делали какие-то свои, абсолютно непонятные Насте выводы, но эти выводы почему-то не вызывали ни малейшего недоумения у присутствующих. Они разбирали любую информацию, как разбирают футбол или хоккейный матч. Для всего этого у них был свой язык, своя система знаковых обозначений. Папочка считал, что точное прогнозирование имеет решающее значение в делах, ибо важнее всего угадать нужного человека в момент, когда он еще не возвысился, а только подбирается к возвышению, когда помощь, приязнь запоминались, казались бескорыстны, — по его мнению, это было талантом не меньшим, чем предчувствовать, что человек сгорит, когда другие еще продолжают делать на него свои ставки. Линяев обладал таким талантом. К тому же у него было прямо-таки виртуозное умение никогда не попадать в категорию обидчиков, не становиться объектом ненависти, вражды, недовольства — даже для незначительных, маленьких людей. Когда Линяев понимал, что придется отказать просителю или товарищу, потому что обещанное срывается, он незаметно ускользал, исчезал на время в командировку или заболевал, и оказывалось, что неприятное сообщение выпадало сделать кому-то другому. И, естественно, потерпевший считал, что, «будь на месте Линяев, он-то сумел бы пробить…», «У Линяева было бы все в порядке».

— Как же это удается ему? — удивлялся Митин, вслушиваясь в журчание весело переливающегося Настиного голоса, с такой блистательной жестокостью разымавшего на составные поведение собственного родителя. — Нельзя же вечно быть в командировке или сидеть на