Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Верность идее полного одиночества, отсутствие какого-либо спасительного блата, крючка, за который можно ухватиться в случае чего, — таков был принцип Митина.
Он выдержал этот принцип.
Начиная с московского вокзала.
Его никто не провожал. Он не запасся ни одним адресом. Его маршруты не пролегали через знакомые города. В кармане кроме студенческого удостоверения и справки от журнала был еще билет на поезд в один конец, в рюкзаке — тридцать рублей, чистый блокнот, свитер, рваные джинсы и книга «Старик и море» на английском — для тренажа языка, по совместительству выполнявшая роль бумажника.
Уже на второй день в их вагоне все знали друг друга. Это был удивительный вагон! В нем не было обид, склок, жлобства, шло безудержное общение, обмен опытом, байками, легендами, а Митин прилип к отряду проводниц — студенток, подрабатывающих летом. Проводницы они были — хуже не сыскать. Ничего не умели, их бросили на подмогу, и они радостно согласились, предвкушая первые взрослые знакомства, безнадзорную жизнь. Но их неопытность не имела значения, главным было то, что здесь люди любили друг друга по естественным законам, ценили за истинные достоинства, здесь не принимались во внимание заслуги пап и мам, уровень оставленного дома комфорта и фактор наличия свободных денег. На этом многодневном отрезке жизни в вагоне для Митина было наиважнейшим, что никто никому ничего не был должен, и на 99 процентов эта встреча — первая и последняя, Для своих попутчиков ты значишь только то, что значишь сам по себе в этот момент пути. Митина полюбили девочки-проводницы, не подозревавшие, как ему нужен был их интерес, естественная простота отношений.
Так началось его странствие, потом было много всего, что запомнилось обрывочно и по-разному, что-то помнило тело, что-то — душа, многое отложилось в подкорку, но главное в восьми сутках пути — были первые проблески радости после болезни, как весеннее дуновение ветра, когда тепла еще нет, а только предощущение его, только намек.
Тогда он успел многое, поговорил с десятком водителей на трассах и отослал статью в молодежный журнал, потом переправил три очерка в институтскую стенгазету. Но чего-то не хватало ему самому, что-то другое намечалось, когда выплыл на карте кружочек с вулканом посреди озера. Внезапно, на полдороге, когда выбрался из пожара в тайге, вместе с непривычной болью в желудке налетела тоска. Она потянула его домой, он не мог ничего сообразить, пропал интерес к людям, все уплыло как-то сразу, в один день. И он вернулся.
Да, в тот раз он не дошел до озера Болонь, — видно, было еще рано, видно, еще не судьба. Он не мог двигаться дальше, потому что заболел и потому что не соединил концы оборванного провода: себя — с Ламарой и Любкой. В особенности с Любкой. Дочь сидела в нем как незаживающий ожог, который сам по себе не тревожит, но если коснешься… Он должен был все восстановить как было, иначе дальнейшее не имело смысла.
Он пришел домой с покаянием, скрыв, что у него обнаружилась язва. Он не стал объяснять, как все случилось с Настей и почему вернулся. Он бросил рюкзак в передней, вымылся после долгой дороги, присел к столу, и получилось, будто он просто уезжал или работал в другом месте.
Он прожил в семье две недели, не отпуская от себя Любку, словно за все прошедшие месяцы стремился утолить тоску по ребенку, привязать его к себе и чтобы самому помнить каждое прикосновение шелковистой, персиковой щеки и волнистых темных волос, унаследованных от Ламары. Потом он оторвался от своих, слетал к родителям на взморье и подлечился. Кое-как сняв боли, он запасся у местных врачей лекарствами, перечнем по части ограничений и диеты и в то же лето уехал снова.
Далеко на север его угнало. Там он встретился с такой дорогой, какой не видывал никогда, там судьба свела его с Каратаевым, Окладниковым и Клавой, жестокость того пути довела до предельной прочности его волю и характер. Он искал себя нового на других широтах, душа его рвалась на простор иной жизни, на земли, еще не открытые его воображению.
Был душный день, когда Митин с рюкзаком на спине пересек площадь автовокзала в Ярильске. Здесь, ожидая отъезда, люди устроились на чемоданах, рюкзаках, на корточках, жара донимала их, никто не обратил внимания на нового человека. Около небольшого буфета и кассы было полно народа, особенно суетились какие-то ребята, требовавшие билета для молодого светловолосого парня, отравившегося эфиром, которого надо было срочно отправить к знаменитому специалисту в Семирецк.
Так Митин впервые увидел Юрку Окладникова. Быть может, навсегда осталась бы нераскрытой загадка этого человеческого феномена, с которым довелось столкнуться у кассы в Ярильске, если б не совместная дорога. Если б не сегодняшняя встреча — через столько лет!
Редко выпадает человеку такая внешность. Светлые шелковистые волосы, волной переливающиеся на солнце, синие глаза, глядевшие из-под приспущенных век с обезоруживающей откровенностью и силой, мгновенно действующее обаяние в разговоре, смехе, столь заразительном, что все кругом словно оживало. Окладникову стоило только улыбнуться, и продавщица, закрывшая ларек на перерыв, тут же отодвигала засов, администратор гостиницы предоставляла комнату, а метрдотель — столик в ресторане. Тот же эффект — с запчастями на станции обслуживания, лишней порцией мяса в скудном дорожном буфете: все доставалось ему шутя, люди наизнанку выворачивались ради него.
На том отрезке пути, пока Окладников был с ними — от Ярильска до Семирецка, — и дорога казалась не такой глухой, туман не так удручал, и жара не угнетала. Хотя все это было. Лезла в глотку пыль, ели черствый хлеб, а два дня подряд — только маринованную селедку из банки. Бывают такие натуры — подарок судьбы, они будто ниспосланы украшать мир в утешение людям. Митин не раз задумывался, что же испытывает сам Окладников от такого ошеломляющего воздействия на окружающих? Не может же он, в конце концов, не пользоваться этим, не принимать это во внимание! Но в пути Митин ничего этого не наблюдал. Напротив, казалось, этому человеку всегда чуть не по себе, как будто легкость, с которой все достается ему на грешной земле, тяготила его.
Прямого автобуса на тот берег, на Семирецк, куда стремился Митин, не было, он уж было плюнул на билет, но его задержали.
— Эй, не уходи, сейчас сосватаем тебя, с классным товарищем поедешь, — поманила его буфетчица с птичьим крохотным личиком.
Классный товарищ явился спустя минуту. Фамилия его, как потом выяснилось, была Каратаев.
