— Подождите меня, — распорядилась вобла и ринулась к главному редактору.

Смятение ее было понятно. Наличествовало грубейшее нарушение авторских прав. Лозовский не очень понимал, какими неприятностями это может грозить «Экрану», но вобла, судя по всему, понимала. Не было ее минут двадцать.

— Мы приносим вам свои извинения, — со скорбным видом сообщила она. — В порядке компенсации мы заплатим вам и за сценарий, и за дикторский текст.

— Хорошенького вы обо мне мнения! По-вашему, я работал из-за денег? А слава? Я надеялся, что после этого фильма меня будут узнавать на улицах москвичи и гости столицы. А что теперь? Так и буду ходить неузнанным?

— За сценарий и за дикторский текст мы заплатим вам по первой категории, — выложила она главный козырь.

— Вы хотели сказать: по высшей, — поправил он.

— Лозовский, вы наглец!

— Это вы мне уже говорили. Так как насчет высшей категории?

На этот раз совещание у сома длилось дольше.

— Получите по высшей, — вернувшись, проинформировала вобла. — Довольны?

— Конечно, нет. Но чего не сделаешь ради ваших прекрасных глаз!

— Убирайтесь к черту.

— Только один вопрос. Сомневаюсь, что в смете фильма остался хоть рубль. Откуда же вы возьмете деньги на высшую категорию?

— Не ваше дело!

— А все-таки?

— Из постановочных Толкачева!

— Передайте ему привет, — попросил Лозовский. — И посоветуйте в другой раз не мыслить шаблонно.

Через некоторое время, получив в «Экране» гонорар, он заехал в редакцию своего бывшего журнала, чтобы раздавить с приятелями бутылец армянского коньяка и договориться об очерке о молодом строителе, молодом воине или молодой ткачихе, с которыми познакомился во время съемок. А лучше — о нефтянике, начальнике управления из Нижневартовска Борисе Федоровиче Христиче, о котором на выпускном вечере в зейской школе упомянул первый секретарь райкома партии. Из комсомольского возраста Христич давно вышел, но работала у него молодежь, так что привязка к молодежному журналу была: Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, мудрый наставник, эстафета поколений и все такое.

Настоящая же причина, по которой Лозовский хотел о нем написать, заключалась в том, что Христич был на ножах с Тюменским обкомом партии. Обком требовал как можно больше нефти, а Христич упирался: обводняются горизонты, месторождения губятся. Лозовский рассчитывал, что публикация очерка о нем в журнале ЦК ВЛКСМ с тиражом в полтора миллиона экземпляров послужит для обкома знаком, что Христича лучше не трогать.

В коридоре Лозовский столкнулся с главным редактором Альбертом Поповым. Тот кивнул:

— Зайди.

Беспородное лицо Попова с рыхлым носом и словно бы плохо вымытыми волосами, сваливающимися на тусклый лоб, было исполнено дружелюбия и снисходительного сочувствия преуспевшего в жизни человека к неудачнику.

— Как жизнь? — участливо поинтересовался он, рассматривая Лозовского через пространство письменного стола и пытаясь усмотреть на его длинном заспанном лице следы хронического недоедания.

— Все о'кей, Алик, лучше не бывает, — жизнерадостно сообщил Лозовский и небрежно помахал извлеченной из кармана тугой пачкой двадцатипятирублевок.

Из этих денег шестьсот нужно было отдать жене, триста двадцать за комнату за четыре месяца и двести рублей долга. Так что в сухом остатке было не так уж много. Но он не стал посвящать Попова в эти мелочи жизни. Вместо этого потянулся через стол и с чувством пожал ему руку:

— Спасибо, Алик. Огромное тебе спасибо. За то, что ты меня не удерживал. Творческая работа — это, я тебе доложу, потрясающая вещь. Просто потрясающая.

— А конкретно? Чем ты конкретно занимаешься? — нервно спросил Попов. — Вчера, позавчера? Конкретно!

— Последнее время я конкретно работал над документальным телефильмом «Ты на подвиг зовешь, комсомольский билет», — поделился Лозовский своими достижениями.

С лица Попова сошла напряженность. Он с облегчением откинулся на спинку кресла и посмотрел на собеседника с нескрываемой иронией:

— И это называется творческая работа?

— Видишь ли, Алик, я думал над этим. Да, думал. И вот что понял. Я занимаюсь делом гораздо более важным, чем творчество. Несравнимо более важным и более вдохновенным.

— Каким же?

И Лозовский сказал. То, над чем действительно думал. То, что действительно понял. То, что оправдывало всю его мелкую, сорную, лишенную, как иногда казалось ему, цели и смысла жизнь. То, что останется с ним навсегда.

Он сказал:

— Я борюсь за свою свободу.

«Больше в этом журнале меня не печатали никогда».

Такой фразой Лозовский всегда завершал эту байку, которую в очищенном от лишних подробностей виде рассказывал при случае в застолье в Доме журналиста. Его рассказ пользовался неизменным успехом. Возможностью не ходить каждый день на работу и не писать статей за секретарей ЦК — этим в те времена и исчерпывался смысл слова «свобода». А что такое правда, даже не обсуждалось, среди профессиональных журналистов это считалось неприличным, как петь про зеленый маун.

Прошло пять лет, и об этом задумались уже всерьез. А еще через десять лет, в начале прозорливо предсказанного Лозовским двадцать первого века, понятия «правда» и «свобода» наполнились тысячевольтным напряжением предгрозового заряда. В ежемесячных пресс-релизах российского Фонда защиты гласности отмечалось:

«Зарегистрировано нападений на журналистов — два, случаев уголовного преследования журналистов — четыре, отключений телекомпаний и радиостанций от эфира — девять, изъятий газетного тиража — одно, выселений редакций из помещений — одно. Пропал без вести журналист — один, убит — один. В целом месяц прошел спокойно».

К этому времени Лозовский работал шеф-редактором отдела журналистских расследований влиятельного московского еженедельника «Российский курьер», а возглавлял еженедельник известный журналист и видный демократический деятель Альберт Попов.

I

«Москва, ул. „Правды“, 24.

Главному редактору еженедельника „Российский курьер“ г-ну Попову А. Н.

Уважаемый господин Попов!

В № 50 „Российского курьера“ (за 9-15 декабря с.г.) под заголовком „Пора выходить из тени“ было опубликовано интервью заместителя начальника Федеральной службы налоговой полиции генерала Морозова. В числе компаний и фирм, злостно уклоняющихся от уплаты налогов, названа компания „Нюда-нефть“, ведущая добычу углеводородного сырья на севере Тюменской области в районе Самотлорского месторождения.