Факт задержки налоговых отчислений в бюджет на шесть суток действительно имел место из-за сбоя в компьютерной системе банка, через который осуществлялся платеж. К моменту выхода номера с интервью генерала Морозова задолженность компании была погашена в полном объеме, включая пени. В бюджет перечислено 45 миллионов 240 тысяч рублей (1.560.000). Копии платежных документов прилагаются.

Таким образом, для обвинения компании „Нюда-нефть“ в уголовном преступлении, чем является уклонение от уплаты налогов, у ФСНП не было никаких оснований.

Публикация интервью генерала Морозова вызвала падение курса акций „Нюда-нефти“ на 9,8 % и привела к уменьшению капитализации компании ориентировочно на пятьдесят миллионов долларов. Нанесен серьезный материальный ущерб как самой компании, так и ОАО „Союз“, которому принадлежит контрольный пакет акций „Нюда-нефти“. Кроме того, поставлена под сомнение деловая репутация руководителя компании „Нюда-нефть“ Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской премии, почетного нефтяника РФ Бориса Федоровича Христича.

Мы с большим уважением относимся к еженедельнику „Российский курьер“, который никогда раньше не был замечен в публикации заказных материалов в интересах тех или иных финансовых групп. Мы уверены, что случай с компанией „Нюда-нефть“ является досадным недоразумением. Мы будет считать инцидент полностью исчерпанным, если „Российский курьер“ обнародует информацию, приведенную в этом письме.

С уважением Президент ОАО „Союз“ Г. С. Кольцов».

Резолюция главного редактора «Российского курьера»:

«Лозовскому. Разберитесь и подготовьте ответ.

Попов».

«Мой отдел никакого отношения к интервью Морозова не имел. Я был против публикации. Интервью брал Стас Шинкарев. Пусть сам разбирается.

Лозовский».

«Шинкареву. Представьте объяснения по поводу интервью Морозова.

Попов».

«Все изложенное в интервью заместителя начальника ФСНП полностью соответствует действительности. Текст интервью Морозовым завизирован. По факту неуплаты налогов против генерального директора компании „Нюда-нефть“ Христича возбуждено уголовное дело по статье 199 УК РФ. Так что на месте Кольцова я бы не выступал. Они наверняка прокрутили бабки в своем банке, а теперь выпутываются. В этом смысле и нужно ему ответить.

Шинкарев».

«Президенту ОАО „Союз“ г-ну Кольцову Г. С.

Уважаемый господин Кольцов!

Если Вы считаете, что заместитель начальника ФСНП своим интервью нанес материальный и моральный ущерб компании „Нюда-нефть“ и ОАО „Союз“, Вам следует обратиться в суд с соответствующим иском. Мы опубликуем решение суда.

С уважением Главный редактор „Российского курьера“ А. Н. Попов».

«Москва, „Российский курьер“, А. Н. Попову. Ваш ответ нас не удовлетворил. Надеюсь, при личной встрече мне удастся Вас переубедить. Предполагаю прилететь в Москву в понедельник в первой половине дня. Назначьте для встречи удобное для Вас время.

Кольцов».

«Лозовскому. В понедельник в 16–00 я встречаюсь с Кольцовым. Озадачьте отдел. Мне нужно досье на него и на ОАО „Союз“. Срочно.

Попов».

II

Во вторник утром, едва войдя в вагон метро и с высоты своего роста окинув пассажиров рассеянным взглядом из-под слегка припухших век, которые с юности придавали его длинному лицу словно бы немного заспанный вид, Лозовский насторожился. Во всех лицах была какая-то синюшность, проступали следы тяжелого ночного пьянства, лютого женского одиночества и трусливой, шакальей мужской озлобленности на жизнь. И ни одного нормального человеческого лица.

Лозовский понял, что у него сегодня дурной глаз. В надежде, что это случайная аберрация зрения, он стал смотреть на девчушку, приткнувшуюся к матери. Из-под пухового капота торчали две косички, ручки были трогательно поджаты, а варежки висели на резинках. Потом она пошевелилась, повернулась.

Лозовский отвел взгляд: детское личико было обезображено заячьей губой.

Нет, определенно у него сегодня дурной глаз. Такое с ним бывало. В молодости редко, с годами чаще. А это предвещало плохой день с какой-нибудь тяжелой подлянкой. Лозовский прикинул, с какой стороны ее можно ждать.

Ничего особенного не предстояло: в десять — летучка с обсуждением последнего номера «Российского курьера», потом две не слишком важные деловые встречи, остальное мелочи. Никаких зависших дел тоже вроде бы не было. Досье на Кольцова и на его «Союз», а точнее — краткую информационную записку — составили и отдали Попову еще в пятницу. А помогла ли она Попову в разговоре с президентом «Союза», фигурой, как выяснилось, очень серьезной, Лозовского не волновало.

Была некая странность в той настойчивости, с какой Кольцов добивался опровержения, даже решил специально для этого прилететь в Москву. Впрочем, на местах всегда болезненно реагировали на критику в центральных газетах, так что ничего очень уж необычного в этом не было.

Но Лозовский знал, что зря успокаивает себя. Будет подлянка. И важно просечь самое ее начало. А для этого нужно быть очень внимательным ко всему, что будет происходить, ко все мелочам.

Все всегда начинается с мелочей.

В его нынешнем дурном глазе и сумрачном мировосприятии, вообще-то ему не свойственном, было и будто бы предчувствие какой-то беды. Лозовский знал, откуда оно идет. Трое суток провел он возле захваченного чеченскими террористами Театрального центра на Дубровке в напряженном ожидании надвигающейся катастрофы. Как и все опытные журналисты, он прекрасно понимал, что на карту поставлена не жизнь сотен зрителей мюзикла «Норд-Ост», а нечто гораздо более важное — для тех, кто принимает решения: политическая судьба президента Путина. Это делало штурм неизбежным. Оставалось только молиться. Вот и молились. Даже те, кто, как Лозовский, не знал ни одной молитвы.

И хотя с тех пор прошло уже почти два месяца, это страшное ожидание все еще сидело в нем, как озноб после долгого пребывания на морозе.

Он пробрался в торец вагона, надвинул на лицо серую ворсистую кепку, спрятал подбородок в мех дубленки и прикрыл глаза, ощущая под веками сухость, какая всегда бывала после бессонной ночи. А всю прошлую ночь он провел без сна в раздумьях о книге, которую замыслил больше пятнадцати лет назад и у которой, как и пятнадцать лет назад, был только эпиграф:

«Вещи и дела, аще не написании бывают, тмою покрываются и гробу беспамятства предаются, написании же яко одушевленнии…»

Всю ночь за окном сыпал тусклый декабрьский снег. Чернел Измайловский лесопарк, мертвый, как кладбище. Потом началось медленное, потаенное перетекание ночи от глухоты к оживлению. Первый лифт прогудел, первые прохожие робкими тенями потянулись к метро. А затем и лесопарк начал отслаиваться от черноты ночи, выпадать в осадок — светало.