Обзор моего зрения был куда шире, чем у Тайта или Лайна, поэтому мир практически не имел для меня границ. Через несколько минут бега я создал для себя целую вселенную-чашу, где мое тело являлось центром, а остальное – видимой и подвластной моей памяти окружностью, на которой я одновременно выстраивал несколько маршрутов, отлично помня каждую корягу и кочку.

Пока я бежал, солнце взошло и встретило меня, сильное и здоровое порождение Аттама, теплыми косыми лучами, словно принимая в сонм тех божеств, что звались Квоттербеками…

Квоттербек сказал в наушник:

– Молодец, Раннинг. Возвращайся.

Стало приятно и тепло, как тогда, когда я впервые положил ладонь на полированный бок нашего Солнца.

Я вернулся, и Квоттербек продемонстрировал показатели, снятые с моего мозга и камеры.

– Ты хорошо бегаешь, пока с тобой не разговариваешь, – сказал Квоттербек. – Это надо учесть.

– Я вчера из-за этого упал? – Показатели до и после сказанной по внутренней связи фразы разнились чудовищно.

– Да, – отозвался Квоттербек. – Разговоры тебя отвлекают. Чем, Раннинг? Такого быть не должно.

Я сам знал, что не должно. Но меня отвлекали не разговоры, меня отвлекало другое. Квоттербек хвалил меня, и я радовался. Меня отвлекала и расслабляла радость, а в этом я ему признаться не мог.

Оказывается, Солнце вечером закопали. К нашему возвращению Лайнмен откопал его обратно, и оно резко снизило температуру. Эту уловку я запомнил, и после при каждом удобном случае брался закапывать Солнце, потому что за день оно здорово пропекало спину, а к концу Матча палило так, что куртка вечером снималась вместе с лоскутами кожи.

Солнце было готово к транспортировке, Лайнмен стоял возле него и грел руки. Тайтэнд тоже был полностью собран и даже удосужился вытащить из домика все остальное снаряжение.

Высохший вождь попрощался с нами и что-то проворковал напоследок Квоттербеку.

– Что он сказал? – спросил я у Тайта.

– Он сказал, что здесь водятся Волки, – хмыкнул Тайтэнд. – Очень своевременно… Где вы шлялись, Раннинг?

В его голосе слышалось уязвленное самолюбие, и я не упустил случая позлорадствовать:

– Тайтэндов не касается.

Мне очень хотелось обособить себя и Квоттербека ото всех остальных.

Лайнмен поднял на меня светлые невозмутимые глаза и сказал:

– Ты поесть успел?

Я отрицательно покачал головой, и он вручил мне фляжку с вчерашним крепким бульоном.

Стало стыдно, и я молча ушел вперед, запивая бульоном терзающий меня голод.

Квоттербек пару раз сверялся с картой и вел себя настороженно. Тайтэнд тоже волновался, нарезал вокруг него круги, как собака, а потом пристроился сбоку и начал что-то говорить. Квоттербек выслушал его и кивнул, и только тогда Тайтэнд вернулся в строй.

Он загадочно молчал и поглядывал на меня, а я старательно ломал коленями низкий сухой кустарник и делал вид, что мне все равно.

Тайт отчаялся ждать вопросов и снова убежал вперед, и Квоттербек тут же нагрузил его Солнцем, чтобы не мотался без толку. Под Солнцем Тайт присмирел и побрел аккуратно, глядя на тропинку.

Тропинка, снова узкая и пыльная, вилась сквозь заросли кустарников, на которых вместо ягод вниз головой висели желтые и красные птички. При нашем приближении они молча снимались с места, а потом садились обратно и повисали неподвижно.

Красивое зрелище – словно сотни маленьких ярких мячиков подкидывают одновременно.

Занимался бы я этими мячиками и прорезавшимися вдали горами, если бы не смущался поведением Квоттербека. Он слишком часто замирал на месте, слишком часто обращался к карте, словно раздумывая.

– Да что с ним такое? – не выдержал я.

– За нами идет эта маленькая, в коврике, – хрипло прокашлявшись, сказал Лайнмен.

– Эба?!

– За тобой увязалась, – ехидно сообщил Тайтэнд, оказавшийся поблизости. – С тарелкой каши.

Я обернулся и всмотрелся в кустарниковое поле. Оказавшись позади, оно выглядело полотнищем, сплошь затканным желтыми и красными нитями. Эбу в ее яркой одежде заметить на нем было очень сложно, но Тайту, видимо, помог исключительный нюх, а Квоттербеку ее выдал биоток тела.

– Он волнуется из-за Эбы? – удивился я.

– Нет, – помолчав, ответил Лайнмен, потому что Тайтэнду Солнце мешало болтать бесперебойно. – Он волнуется не из-за этого.

Ступней я почувствовал, как изменился уровень земли, и только потом посмотрел вниз, на широкую застарелую колею, оставленную шипованной тяжелой шиной.

Колея была не одна. Их было несколько, глубоких и перекрещивающихся.

По этой дороге часто ездили, судя по рисунку, на четырехколесной и мототехнике, притом разной.

Представить себе высохшего вождя за рулем было невозможно.

– Волки, – осенило меня.

Квоттербек обернулся.

– Волки, – подтвердил он. – До темноты мы должны оказаться вон там, – и показал на смутно вырисованный на небе горный излом. – Днем они нападать не будут, а мы не будем рисковать. Это наша линия, здесь дополнительных очков не наберешь.

– Кровью пахнет, – угрюмо сообщил Тайтэнд и посмотрел назад.

Квоттербек закусил губу.

– Может, плевать? – неуверенно предложил Тайт.

– Там никого, кроме Эбы, – сказал Лайнмен, на секунду переключив шилдкавер в тепловой режим.

– Раннинг, вернись и проверь, – приказал Квоттербек. – Лайнмен, прикрой его, а мы забираем Солнце и идем дальше. Догоните. Полчаса вам на исполнение.

Я развернулся и рванул по тропинке так быстро, что птицы не успевали взлетать. Позади меня начал располагаться и прогревать бронированный доспех Лайнмен, который обязан был отследить все мои перемещения и предотвратить любую атаку.

Я бежал быстрой рысью, низко пригнувшись к земле, и думал, что это несправедливо – Квоттербеку чутье на биотоки, Тайту нюх, Лайнмену тепловое зрение… а мне что? Ноги и легкие. А еще, как заметил ночью Квоттербек, приметная фиолетовая раскраска, от которой никакого толку…

Это потом я узнал, что апгрейд по цвету – это уступка и подачка нам же, Игрокам, чтобы не путались, как команды самых первых сезонов.

Я был готов ко всему, поэтому даже нож расчехлил, а застал самую мирную картину – Эба сидела под кустом и ела тонкую сухую лепешку. Теперь и я чуял кровь, но не мог понять, где источник. Раненой Эба не выглядела. Она выглядела беспечной и глупой.

Завидев меня, обрадовалась и заплескала руками, а я стоял над ней как дурак, в боевой стойке и с ножом наизготовку.

– Иди домой, – как можно суровее сказал я Эбе, а она в ответ подскочила на своих коротеньких ножках и расправила намотанные на ней тряпки. Телосложение у нее было странным – сильно выпуклым посередине, на тоненьких косточках.