исполнится двадцать один год. Она знала, что дон Умберто хочет женить его на донне Софии Вакки, дабы скрепить свой союз с ее отцом, доном Фредо Бакки, еще одним членом восточного крыла lа famigliа.

Кроме того, донна Эванджелина знала, что ее муж не отступится от своей цели только по той простой причине, что его сынок влюблен в другую девушку, да еще и крестьянку. Она знала, что ее супруг всегда поступает так, как считает нужным, а если ему вставляют палки в колеса, тут уж любому не поздоровится.

Если Бартоломео что и унаследовал от отца, так это упрямство и силу воли. Так что у донны Эванджелины были все основания бояться последствий неизбежного столкновения отца с сыном, и она молила Пресвятую Богородицу о заступничестве.

Однажды вечером дон Умберто Соньо был непривычно добродушен. Он заключил сделку, в результате которой все дорожное строительство в восточной части острова переходило в его ведение. Сделке предшествовали долгие и трудные переговоры. Как раз в тот день последняя преграда в лице упрямого дона Микеле Качкавалло была сметена с помощью бомбы, заложенной возле его дома.

Дон Умберто, разнежившись в равной степени от успеха и траппы, собрал в гостиной всю семью: жену — донну Эванджелину, пять дочерей — Джиневру, Перлу, Маргариту, Лучию и Анну. Он подозвал к себе Бартоломео, обнял и расцеловал его в обе щеки. Положив руки ему на плечи, он повернулся к жене и дочерям и объявил:

— Дорогие мои, у меня хорошие новости. Мой сын, мой единственный сын Бартоломео скоро женится.

Донна Эванджелина и ее дочери побледнели от ужаса. Лишь Бартоломео и бровью не повел.

— Ну, что с вами со всеми творится? Почему вы не спрашиваете, кто наша невеста? А я вам скажу. Это донна София Бакки, дочь моего уважаемого друга дона Фредо Бакки. Прекрасная партия. Наши семьи породнятся, и тогда укрепится наша связь с другой древней ветвью lа famigliа. Завтра вечером семейство Бакки придет сюда, чтобы отпраздновать помолвку. Жена, поставь на стол лучшее вино и лучшую еду. Отпразднуем наш союз по-королевски.

Потом дона Умберто позвали по какому-то делу. Он оставил свою семью в тяжелом молчании.

— Что будешь делать, сынок? — спросила донна Эванджелина, едва муж ее вышел из комнаты.

— Я на ней не женюсь, мама. Не могу. Не могу жениться на этой девушке.

— У тебя нет выбора, Бартоломео. Твой отец высказал свою волю. Ты не можешь ослушаться. И ты это знаешь.

— Я должен, мама. Я не могу жениться на той, которую не люблю. Все будут несчастны: и она, и я, и другие. — Он немного подумал и сказал: — Я уеду. Да, отправлюсь в Чикаго к Цио Дженко. Он мне поможет. А ты после моего отъезда все объяснишь отцу. Найди денег мне на дорогу и собери кое-что из вещей. Я уйду завтра, когда стемнеет:

— Но ведь завтра вечером придут Бакки.

— Делай, как велел папа. Приготовь все, как он хочет. Веди себя так, чтобы он ни о чем не догадался. Пока ты будешь их развлекать, я убегу.

И Бартоломео ушел, чтобы послать мне весточку через близнецов, а его мать и сестры скрепя сердце занялись подготовкой празднования помолвки, которой не суждено было состояться.

Глава 13

Вечер помолвки начался радостно. Подали лучшее вино в хрустальных бокалах, девушки по очереди музицировали на рояле, демонстрируя свои таланты.

Отцы семейств, сидя у окна в креслах с высокими спинками, тихо беседовали о делах, пили граппу и курили сигары. Матери рассказывали смешные случаи из жизни своих отпрысков и листали альбомы с фотографиями. Юноши Бакки флиртовали с девицами Соньо, собравшись у рояля. Донна София не сводила глаз с двери в ожидании своего возлюбленного. Она столько лет ждала, что наконец потеряла терпение.

Потом горячее остыло и заветрилось, а Бартоломео все не появлялся. Улыбки сделались натянутыми, беседа вымученной и бессвязной.

Донна Эванджелина все больше нервничала и при каждом звуке уверяла собравшихся, будто наконец-то пришел Бартоломео, хотя втайне надеялась, что ее сын уже далеко от дома.

В конце концов, когда прошло больше двух часов, синьор Вакки поднялся в полный рост (чуть повыше мула) и, слегка кивнув жене, сыновьям и всхлипывавшей дочери, в гневе покинул дом.

Дон Умберто проводил дона Фредо во двор, и пока signora со всем выводком усаживалась в экипаж, пробормотал:

— Даю слово, дон Фредо, что Бартоломео заплатит за бесчестье, причиненное и вашему дому, и моему.

— В этом я не сомневаюсь, дон Умберто, — тихо ответил дон Фредо. — Ибо если его не осудит сам отец, мои сыновья получат соответствующее распоряжение.

С этими словами дон Фредо взгромоздился в повозку, которая быстро скрылась в тихом городе, приготовившемся к ночному сну.

В доме Соньо было тихо. Донна Эванджелина и ее дочери беззвучно плакали в своих комнатах, а дон Умберто ждал новостей. Он бродил взад-вперед по гостиной, в которой еще совсем недавно было шумно и празднично. В руке он сжимал нож и время от времени пробовал большим пальцем, насколько остро он наточен.

Наконец в дверях возник темный силуэт, и шаги дона Умберто смолкли. Это был Варезе, один из его прихвостней.

— Его нашли, дон Умберто, — прошептал Варезе. — Он был с этой девицей Фьоре. Теперь идет в сторону площади.

За ним следит Пироне. Похоже, парень собирается сесть в последний автобус из города. Хотите, чтобы я с ним разобрался?

Дон Умберто прищурился и поднял руку с ножом, показывая, что сделает это сам. Они вместе вышли из дома, тихо прикрыв за собой дверь.

Дон Умберто и его сообщник быстрыми шагами прошли через весь город к пьяцца Сан-Антонио. Спрятавшись в укромном местечке возле автобусной остановки, они стали поджидать Бартоломео. Единственным звуком был рев мотора подъезжавшего автобуса. За рулем сидел один из многочисленных двоюродных братьев Варезе. Когда придет время, он скажет, что ничего не видел. На остановке не было ни души. Никто в Кастильоне не рискнул бы помешать дону Умберто. Те, кому нужно было ехать, предпочли отложить поездку до утра.

И тут появился Бартоломео. Он быстро бежал со стороны пьяцца Лаура. На бегу оглядывался — не угрожает ли ему опасность? Он знал, что отец бросится в погоню вместе со своими помощниками. Но никого не было видно. Нужно поскорее уехать, пока его не нашли. Он собирался отправиться в путь гораздо раньше, пока отец еще принимал семью Бакки. Но время промелькнуло незаметно, и было поздно. Оставалось надеяться, что не слишком.