Ты ловишь мой взгляд, и я не могу отвернуться, и мы обмениваемся глуповатыми улыбками.

Нат берет меня за руку и шепчет на ухо:

– Мне кажется, что он представляет, как занимается с тобой сексом прямо сейчас.

Мое лицо становится ярко-красным, и я бью ее по руке, пока она ведет нас в противоположную часть комнаты от той, где вы с Кайлом и Питером лежите на спине, бок о бок, приподнявшись на локтях, – короли драмы Рузвельт Хай. Ты поворачиваешь голову, совсем чуть-чуть, следя за мной. Намек на нежную улыбку. И я снова краснею.

– Ох-ох, как я и подозревала, – шепчет Нат.

– Ничего не происходит, – говорю я твердо. Так почему все взрывается внутри меня, звезды рождаются там, где раньше была только тьма?

Мисс Би проходится по расписанию: еще пять недель репетиций после школы, а потом мы переместимся в большой красивый театр в центре города, который нам разрешили использовать. Я так взволнована, что боюсь описаться. Как только мы начнем вечерние репетиции и выступления, мне не придется возвращаться домой до десяти каждый вечер. Это единственная свобода, которая у меня будет до следующий пьесы, которая состоится аж в следующем октябре (лучше не думать об этом). Потом подходит миссис Менендес, учитель физкультуры, которая ставит хореографию во всех постановках.

Когда она перечисляет, что нужно будет купить танцорам, я благодарю свою счастливую звезду, что я не в труппе. Надоело быть на мели. Самые большие траты моей семьи – покупки чизбургеров «два по цене одного» в «Макдоналдсе» по воскресеньям. На последний день рождения мне пришлось использовать деньги, которые прислали дедушка и бабушка, чтобы отвести семью в кино, иначе мы бы остались дома и ничего не делали. Я знаю, что люди в Африке голодают и мне не стоит жаловаться, но трудно видеть, что большинство твоих друзей не понимают этого. Я привыкла к «Деньги не растут на деревьях, Грейс». Честно говоря, даже не помню, что последнее мама или Великан покупали мне. Ой, стойте, Великан одолжил мне деньги на газировку в «Костко» на прошлой неделе. Да, он именно одолжил мне девяносто девять центов, я не шучу.

После репетиции я направляюсь домой и иду так медленно, как только могу. Медленным шагом дорога занимает от восьми до десяти минут, в отличие от нормального, которым идти всего пять. Я каждый раз страшусь того мгновения, когда вхожу в дверь. Никогда не знаешь, что тебя там ждет. Возможно, у меня уже проблемы, а я этого еще даже не знаю. Я засовываю в уши наушники и включаю «Аренду». Я в Нью-Йорке, обедаю с моими богемными друзьями в Life Cafe…

Раздается гудок, и я оборачиваюсь. Подъезжает твой «Мустанг», сияющая темная-синяя классика, мотор урчит.

– Эй, девчонка, – говоришь ты, спуская солнечные очки вниз по переносице, а твой голос звучит намеренно жутковато. – Хочешь прокатиться со мной?

Я наклоняюсь к окну и ухмыляюсь:

– Мамочка говорит мне не разговаривать с незнакомцами. – Я поднимаю руку, когда ты открываешь рот. – Только посмей сказать шутку о моей маме, Гэвин Дэвис.

Ты смеешься.

– Хорошо. Я удержусь от соблазна – только в этот раз. – Ты выключаешь радио, какой-то инди-рок, мягкий и глубокий.

– Ну… – говоришь ты.

– Ну… – говорю я.

Улыбка. Румянец. Повторить.

– Хочешь, подвезу домой? – спрашиваешь ты.

Мой желудок сводит.

– О, я буквально живу через улицу, – я указываю на авеню Лай. – В том тупике.

«Да!» – хочу сказать я. – Позволь мне забраться в твой экипаж с бахромой на крыше, твою лодку в глубинах парижской оперы». (Псс: десять очков в твою пользу, Гэв, если ты догадаешься, о каких спектаклях я говорю.) Но я не могу забраться в машину. И мне не хочется объяснять, почему. «Видишь ли, у мамы есть такое правило…» Я так устала пересказывать это безумие, которым является моя жизнь дома.

Ты вскидываешь одну бровь. Я не знала, что настоящие люди умеют так делать.

– Приятно узнать, – говоришь ты. – Где ты живешь, я имею в виду.

Бабочки! В моем животе!

– Не используй это знание в коварных целях, – говорю я.

– Не могу ничего обещать, – ухмыляешься ты. – Знаешь, я бы не прочь выпить «Пепси Фриз» прямо сейчас. – Ты показываешь на меня, а потом на пассажирское сидение.

Я. Черт возьми. Тоже. Ты приглашаешь меня на свидание? Что вообще происходит?

Я делаю вдох и кратко излагаю все как есть:

– В общем, я не знаю, сказали ли тебе Кайл или Нат о моей странной семейке. Одно из миллиона правил моей мамы – мне нельзя ездить в машине с людьми, которых она не знает.

– Даже до заправки чуть выше по улице? – спрашиваешь ты.

– Даже туда.

– Отстой. А у тебя нет прав? – спрашиваешь ты.

– Нет, – говорю я. – Родители не хотят платить за страховку, бла-бла-бла.

– Фигово.

– Еще как, да. Но… Знаешь, ничего, все нормально.

– Никуда не уходи, – говоришь ты. – Обещаешь?

– Эм. Хорошо.

Ты возвращаешься на школьную парковку, паркуешься, а потом подходишь ко мне. Мне нравится наблюдать за тобой, как футболка немного поднимается, и я вижу кожу на твоей талии. И крутость, которую ты излучаешь в своих очках Ray-Ban Wayfarer и облегающих джинсах.

– Гэвин, тебе действительно необязательно провожать меня домой, – говорю я, когда ты подходишь.

– А я и не провожаю. – Ты выхватываешь книгу по тригонометрии из моей руки. Ну здравствуй, Гилберт Блайт[8]. – Как думаешь, сколько идти за «Пепси Фриз»?

– Гэвин, – я качаю головой, – серьезно…

– Полчаса туда, полчаса назад?

Двадцать шесть минут, не то чтобы я знала. Я киваю.

– Но я просто не могу… Мне нужно разрешение. И моя мама, она… Может, мне не стоит.

– Я отлично лажу с родителями. – Ты хватаешь меня за руку и тянешь к моему дому. Так. Чертовски. Просто.

Ты держишь меня за руку, ты ДЕРЖИШЬ МЕНЯ ЗА РУКУ.

Времени поговорить по дороге особо нет, но ты не отпускаешь мою руку, и я переживаю, что она потная, но стараюсь не думать об этом, потому что так она вспотеет еще больше, и тогда ты поймешь, что она потная, вот черт. Я в аду. Но типа с видом на рай.

Я не религиозная, но я буквально молюсь чему бы там ни было, чтобы мама не кричала на Сэма или не ругалась с Великаном, когда мы подойдем к дому – как бы ужасно это выглядело?

Когда мы подходим к переднему крыльцу, стоит неожиданная тишина. В нашем доме никогда не бывает тишины. Я открываю дверь, и ты заходишь в коридор, так близко, что чувствую твое тепло. Я не могу насладиться этой близостью, сейчас покроюсь сыпью от страха: ведь если я приведу друга, особенно друга мужского пола, в дом, когда никого другого там нет, мне конец. На самом деле. Мама не переносит людей в доме, разве что сразу после генеральной уборки.