— Не проще ли Регине было попросить денег у зятя? По-моему, с благосостоянием у него обстоят дела получше вашего.

Маштаков отрицательно покачал головой.

— Это бесполезно. Игорь вкладывает деньги только в те проекты, которые приносят прибыль. Меценат из него никудышный. К тому же Катя выбрала себе мужа с характером не лучше папашиного. И отношения зятя с тестем складывались по типу «нашла коса на камень». Так что денег он бы не дал однозначно.

— Кто еще знал о том, что вы давали покойному деньги?

— Катерина знала. Больше никто.

Хороша доченька! Отвалить пятьсот «баксов» наркоману — это без проблем! А помочь отцу с больным сердцем — моя хата с краю, ничего не знаю!

Кстати, если бы не Катя, если бы она не подозревала Рудухина, то и никакого расследования не было бы.

Объяснения Маштакова были вполне правдоподобны, только его покушение на мою жизнь в эту схему не ложилось. Осталось пустить в ход тяжелую артиллерию. Поэтому я сказала довольно сурово:

— Вашу машину видели сегодня ночью у моего подъезда. Свидетель также видел, как вы копались в моторе моего автомобиля. А я сегодня по чистой случайности не разбилась на дороге. Как вы сможете это объяснить?

Пока я все это произносила, глаза Маштакова становились все круглее и круглее.

— Я не ездил вчера на своей машине! — с чувством воскликнул он.

— Это естественно, — саркастически заметила я. — Вы мирно спали в своей кроватке, и этому есть куча свидетелей.

Мое ядовитое замечание Маштаков пропустил мимо ушей.

— Я отдавал машину нашему автослесарю, Матюшину. Он просил ее, чтобы привезти тещу из деревни. Его «Ниве» бампер разбили, она на эстакаде стоит.

Это уже серьезное заявление.

— Когда вы отдали машину?

— Вчера вечером после работы мы с Олегом до моего дома доехали, и он сразу отправился за тещей. А сегодня утром он мне машину к подъезду подогнал.

— Как он одет был, не помните?

— Да куртка его обычная, коричневая. Он в ней на работу ездит. И синие джинсы.

— Где сейчас этот малый? — нетерпеливо спросила я. Моя накопившаяся отрицательная энергия должна была наконец вылиться на чью-то голову.

— Да работает, наверное, в зале, где ж ему быть…

— Пойдемте.

Пока мы пересекали зал, я дала Маштакову небольшой инструктаж.

Он подвел меня к высокому парню с рябым лицом, который копался в двигателе «Форда». Вблизи он мне вовсе не показался «гарным хлопцем».

— Олег, это Татьяна, — начал Маштаков, — моя знакомая. У нее проблемы с машиной, я порекомендовал тебя как одного из лучших слесарей. Поговори, пожалуйста.

Олег принялся вытирать замасленные руки, а Маштаков, как и было условлено, удалился.

— Ты не мог бы посмотреть мою «девятку», — спокойным голосом пропела я, сверля рябого глазами. — Мне кажется, с рулевой колонкой что-то не в порядке.

Я не была уверена, видел ли он меня, пока выслеживал мою машину, и поэтому напряженно следила за выражением его лица. Но физиономия, не обремененная интеллектом, была тупо-безразличной. Жвачка, которую он перемалывал своими жерновами, дополняла этот «чудный» образ.

— Щас, куртку накину, — услышала я.

Выйдя на улицу и наблюдая за тем, как ко мне приближается Олег, на плечах которого красовалась пресловутая коричневая куртка, я подумала, что Верочка наверняка была бы счастлива произвести опознание.

— Так где машина? — спросил парень, оглядываясь и не переставая жевать.

Я толкнула его к стене и для начала врезала коленкой на уровне гениталий. Матюшин скрючился, как древний саксаул.

— Будет тебе скоро машина. Катафалк называется.

— Ты че? — завопил он. — Че надо-то?

— Мне нужно знать, кто заказал тебе мою «девятку», у которой ты сегодня ночью гайку рулевой тяги откручивал? Быстро, как на духу!

Конечно, как и всегда бывает по известному мне сценарию, он начал «косить» под Емелю-дурачка.

— Ничего я нигде не откручивал! — завопил Матюшин и откинул мои руки, которыми я трясла его за грудки.

Со сладострастным упоением справедливого возмездия я врезала ему еще раз. Правда, удары стоили мне недешево: в висках тамтамом отдавалось каждое резкое движение. Но я терпела изо все сил — мне до зарезу нужно было признание. А эта Курочка Ряба вздумала сопротивляться! Матюшин даже попытался меня оттолкнуть и тут же смог оценить, насколько размер моей обуви адекватен диаметру его круглой рожи.

После удара ногой по лицу верзила потерял равновесие и осел в сугроб. Этого ему вполне хватило для того, чтобы начать конструктивный диалог.

— Мне заказал твою машину «новый русский», мой бывший клиент, — простонал Матюшин.

— Кто такой и где его найти?

— Не знаю, кто он. Позавчера позвонил, сказал, что есть разговор, и забил «стрелку» у казино «Стрелец». — Матюшин провел рукавом под расквашенным носом. — Сказал, что у него с тобой счеты.

— Какая у него машина?

— «Лексус», серый «металлик».

Что-то шевельнулось в моей памяти. Неужели тот самый хряк с большой дороги?

— Что ты еще о нем знаешь? — пытала я Матюшина, хотя с каждой минутой чувствовала себя все хуже и хуже.

— Знаю только, что машина для него — все. Он пылинки с нее сдувает. Пока она тут была, торчал у меня над душой, работать мешал.

Матюшин уже поднялся и стоял передо мной, отряхиваясь. А я бы сейчас с удовольствием присела в сугроб, так как, похоже, слегка переоценила свои силы. Поэтому решила завершить нашу беседу с механиком.

— Ладно, живи пока, — сделала я широкий жест.

Глядя вслед Матюшину, который, удаляясь, строил многоэтажное здание из ненормативной лексики, потерла стучащие виски.

Выходит, урок, который я преподала на дороге толстосуму из серого «Лексуса», не пошел ему на пользу. Что ж, придется толстяку, как говорил вождь мирового пролетариата, «учиться, учиться и учиться». Что поделать, если некоторые нахалы-недоумки не понимают с первого раза.

Когда я подошла к белой «Волге», ждавшей меня за углом, таксист уныло зевал.

— Едем обратно, — взбодрила его я и в изнеможении опустила голову на подголовник.

Шофер уже давно косился на отметину на моем лбу и явно хотел было задать вопрос о ее происхождении, но я метнула в него такой взгляд, что, увидев молнии в моих глазах и опасаясь последующего грома, он заткнулся на полуслове.

Дома мой мягкий диван оказался первым, кто «поддержал» меня в трудный момент, и я забылась крепким сном, едва приняв горизонтальное положение.