Варя по-турецки сидела в кресле под торшером. Спать не хотелось совсем, то ли от кофе, то ли оттого, что она сегодня спала весь день. Персик, слопавший свой ужин, а также кусок Вариной яичницы, дрых в соседнем кресле.

Варины думы были невеселыми. Вот и начался ее отпуск, а радости не было. Поехать она никуда не может, не с кем оставить Персика. Таких друзей и знакомых, которых можно было бы обременить этим шкодливым сокровищем, у нее нет. И вообще, похоже, что друзей у нее нет вовсе. С Борькой она поругалась, а Ида… С Идой вообще непонятно что…

Сливков почему-то умер, и его жаль. Как-то не важно сейчас, что она его не любила, почти ненавидела. Он умер, и все счеты закончены, его просто жаль.

Тот странный разговор между Сливковым и Идой, который она подслушала… Тут ничего не понять, пока Ида сама не расскажет. Помирятся же они когда-нибудь!..

Эта странная страшная гримаса на сливковском лице, эта тетка с подрезанным ухом на кладбище… Ничего не удалось про нее разузнать, только простудилась зря. Глупо… Правда, она знает теперь, где эта странная тетка живет. И что?.. Что дальше-то? Продолжать играть в сыщиков-разбойников?

Нет, хватит. И вообще, она наверняка все напридумывала. Да, Сливков умер, и этот… как его… Феликс Гримайло умер тоже. Ничего странного, люди умирают каждую минуту, каждую секунду. По очень разным причинам.

Все, она закрывает эту страницу своей жизни. У нее отпуск, в конце концов. Надо провести его так, чтобы было что вспомнить. Да, она не может никуда уехать, но можно, например, походить по театрам. С тех пор как умерла бабушка, она ни разу не была ни на одном спектакле. Нужно еще побегать по магазинам, прикупить что-нибудь новенькое из одежды и…

Резкий звонок телефона безжалостно вспорол тишину. Варя от неожиданности подпрыгнула в кресле. Персик вскочил и бешено залаял. Цыкнув на него, Варя трясущейся рукой схватила трубку.

– Алло! – испуганно пискнула она.

В трубке молчали, слышалось только тяжелое сиплое дыхание.

У Вари на голове зашевелились волосы. Все было точь-в-точь как в фильме ужасов, где маньяк звонит намеченной жертве и молчит, а жертву потом находят растерзанной в клочья.

– Алло, я слушаю, – снова запищала она, ожидая, что в трубке раздастся дьявольский хохот.

– Рю-ха… – Голос в трубке был натужным и сиплым, и если бы не это «Рюха», она никогда не узнала бы Иду. Только Ида, с ее страстью укорачивать имена, называла так Варю.

– Ида! – обрадованно завопила она. – Что с тобой? Почему у тебя голос такой? Ты что, заболела?

– Рюха… меня… меня у… у… били… – Слабый, неестественно протяжный голос прерывался тяжелым хриплым дыханием, всхлипами и вновь возникал, тянул плохо понятные слова: – Рю-ха!.. Юрку… я… ты… ты… тоже… дю… дю… бе… рись… а… су…

Голос смолк, и больше не было слышно ничего. Мертвая тишина стояла в трубке.

– Ида! Ида! – звала Варя, но ответа не было. Варя швырнула трубку на рычаг и заметалась по комнате, поспешно натягивая одежду. На джинсах заело молнию, пуговицы на кофте не лезли в петли. Почти плача от досады, она плюнула на пуговицы и завязала кофту узлом на животе, отпихнула Персика, суетящегося у нее под ногами, и кинулась к двери. Уже отперев замок, она вдруг передумала, вернулась к телефону. На всякий случай она набрала номер Иды и несколько секунд слушала короткие гудки. Чуть помедлив, она решительно набрала ноль два.

– Дежурный по городу, – ответил усталый голос. – Слушаю вас.

– Здравствуйте, – заторопилась Варя. – Мне сейчас позвонила подруга и сказала, что ее убивают…

Она не знала, как объяснить ситуацию дежурному, и намеренно подправляла Идины слова.

– Кто убивает, муж? – Голос в трубке стал немного досадливым.

– Нет, нет, она не замужем, – опять заспешила Варя. Ей казалось, что дежурному сейчас надоест ее слушать, и он бросит трубку. – Она не успела мне сказать… объяснить… или ей не дали… Но там точно что-то случилось, я уверена! Помогите, пожалуйста!

– Адрес? – коротко спросил дежурный.

– Заозерный, десять, квартира восемь, – отрапортовала Варя.

– Ваш адрес, фамилия?

Варя назвалась, и дежурный, коротко бросив: «Проверим», отключился.

Варя выскочила из квартиры и понеслась по лестнице вниз.

Дежурный по городу связался с экипажем патрульной машины:

– Зубов, ты где сейчас? – спросил он. – Подскочи на Заозерный, десять, проверь восьмую квартиру. Заявление поступило…

Когда Варя, с трудом поймав такси, приехала к Иде, там уже была и полиция, и «Скорая помощь». Но никакая помощь Иде была уже не нужна. Она навзничь лежала на диване, и на ее бледном лице застыло знакомое Варе выражение надменного ангела. По комнатам ходили люди, щелкали фотокамерами, засыпали вещи порошком для снятия отпечатков пальцев, рылись в Идиных вещах – Иде было все равно.

Варе пришлось опознавать Иду и отвечать на вопросы полицейских. По репликам полицейских она поняла, что Ида, по всей вероятности, умерла от большой дозы героина, которую ввела себе в вену сама. Следов насилия и присутствия чужих людей в квартире не обнаружили. А вот шприц со следами наркотика и отпечатками Идиных пальцев лежал на столе, рядом с прощальной запиской, напечатанной на компьютере. Всего несколько безличных, ничего не объясняющих слов: «Прошу никого не винить… не хочу жить… прощайте…»

На следующий день Варя сидела перед следователем Седовым – полным лысоватым мужчиной лет тридцати пяти и старалась убедить его, что Ида никак не могла покончить с собой.

Флегматичный следователь Седов все Варины доводы в грош не ставил и не скрывал этого. Иду он называл «потерпевшей Зайцевой», а к Варе пренебрежительно обращался «вы, девушка».

– Вы, девушка, тут домыслы мне не стройте. Факты, факты излагайте.

Кроме Вари и следователя Седова в кабинете присутствовал еще один человек. Худой, коротко стриженный, длинноносый и длинноногий. Варе его не представили, и про себя она назвала его Носоногом.

Носоног, согнувшись в три погибели, сидел в низком кресле позади Вари. Сидел неподвижно и молча, но Варя чувствовала, что он тоже участвует в допросе. Время от времени Седов уводил глаза за Варино плечо, и между ним и длинноносым типом в кресле протягивалась невидимая нить взгляда. Пару раз Варя оглядывалась и каждый раз наталкивалась на внимательный, чуть насмешливый взгляд незнакомца.

«Излагая факты», Варя мучительно колебалась, рассказывать ли следователю о разговоре, который она слышала неделю назад на козырьке институтского подъезда. Но так и не решилась. Уж очень недоброжелательным тоном разговаривал с ней Седов. Да и как объяснить ему свое пребывание там? Глупо ведь, да и он не поверит. Он и так, похоже, не верит ни одному ее слову.

Чувствовала она себя скверно, обессилев от слез, недосыпа и душевных мук. Ида погибла, и Варя чувствовала себя виноватой в ее смерти. Она ведь догадывалась, что Ида в опасности, но так и не смогла вмешаться и как-то помочь. То, что они с Идой были в ссоре, не имело никакого значения. Все равно нужно было что-то сделать. А теперь уже ничего не изменишь, и эта вина останется с нею на всю жизнь. И эти двое, следователь и безымянный незнакомец, как будто знали о Вариной вине и обращались с ней пренебрежительно и насмешливо.