Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мартин и Брэнда.
Мое зрение затуманилось.
– Черт, Мартин.
«Может, батя и моя кровь, – подумал я, – но Мартин и Брэнда моя семья».
Я собрался, завел не с первой попытки машину, стер конденсат со стекла. С парковки напротив театра я видел все еще стоящих там зрителей, разговаривающих с членами труппы.
И я увидел ее.
Уиллоу. Новенькую. На ступеньках, рядом с Энджи МакКензи и ее командой. Волосы выбились из-под ее розовой шапочки и рассыпались по белому пальто. В перчатках она держала свернутую программку «Эдипа».
– Она видела спектакль, – услышал я собственный голос.
Как идиот, я коснулся окна. В безопасности, спрятавшись в темноте кабины, я смотрел, как Уиллоу бросила взгляд на светящуюся бегущую строку. Свет озарил ее красивое лицо, идеальный овал гладкой кожи и большие глаза. Потом друзья потянули ее за руку и увели по улице в противоположном направлении.
Я вообще не знал эту девушку, но добавил то, что Уиллоу Холлоуэй посмотрела мое сегодняшнее выступление, к списку подарков от Марти, уже лежащих в кармане.
И впервые в жизни я почувствовал себя богатым.
Я оставил огни Хармони в зеркале заднего вида, а покрытая льдом дорога впереди становилась все ухабистее и темнее. Дома в этой части города стояли маленькие, окруженные забором-рабицей и голыми деревьями, скребущими небо.
Мышцы плеч напряглись, когда я подъехал к трейлеру – внутри жилой части горел свет. Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. «Батя, возможно, вырубился, а не поджидает меня», – сказал я сам себе. Так было бы не в первый раз.
Я заглушил двигатель и спрятал конверт с подарочным сертификатом и наличными в бардачок. Приносить свидетельства щедрости Мартина Форда в трейлер – значит напрашиваться на кучу дерьма.
Я повернул ключ в замке и поморщился, когда дверь скрипнула. Заглянул внутрь, как укротитель львов, перед тем как войти в клетку. Батя сидел на диване. Сидел, вырубившись. Подбородок опущен на грудь, влажно храпит. Телевизор показывал новости. Вторая бутылка Old Crow присоединилась к первой на кофейном столике, тоже уже пустая. Воздух казался густым от сигаретного дыма.
Я выдохнул с облегчением. Тихо подкравшись, я выключил телевизор и свет. Я подумывал о том, чтобы уложить отца и накрыть одеялом, но по горькому опыту знал, что безопаснее просто оставить его одного. Не хотелось давать последнее представление «Эдипа» с разбитым носом.
Обогреватель тихо жужжал, но тепло, которое я почувствовал по возвращении, уже сходило на нет. В своей комнате я скинул ботинки и куртку и забрался в постель в одежде.
Мои мысли вернулись к представлению. Лоррен была права: я каждый вечер столько отдавал на сцене – столько гнева и сожалений. Выпускать все эти эмоции в театре было сродни очищению. Позволить боли Эдипа стать проводником моей собственной. Я столько отдавал, потому что у меня столько всего и было после смерти матери.
Я перевернулся на тонком матрасе, пытаясь не думать о том, каково бы было, если б мама присутствовала сегодня на спектакле, сегодня и каждый вечер. Возможно, батя был бы с ней и его склонность к жесткости и твердости еще бы не превратилась в нечто гнилое и отвратительное. Если бы она все еще была с ним. Мы бы все еще жили как раньше, в моем детстве, в одном из тех маленьких домиков, мимо которых я проходил по пути сюда, а не ютились бы в этом разваливающемся трейлере. Вместо пьяных криков и ярости воздух был бы наполнен маминым голосом, пока она работала в саду или подпевала радио. Она отвозила бы меня в «Скуп» за мороженым и «просто так».
Когда мама была жива, я любил Хармони. Саундтреком города был ее приятный голос, играющий на фоне жизни. Но ее заставили замолкнуть навсегда, и, когда она умерла, какая-то часть меня тоже затихла.
Я перевернулся на бок, поворачиваясь спиной к глупым фантазиям и глубже зарываясь в одеяла. Что сделано, то сделано. Она умерла, Хармони был адом, и единственный способ сбежать от несчастий и найти собственный голос – выбраться отсюда ко всем чертям.
«Мартин пригласил агентов по поиску талантов прослушать меня».
Мое актерское мастерство могло бы увести меня куда-нибудь. Я играл не для аплодисментов. От комплиментов мне становилось тошно. Но теперь я вспомнил вечерние овации, когда зал встал, и они не замолкали и не замолкали. Непрекращающиеся аплодисменты раздавались в моей голове, заглушая холодный ветер, свистящий под трейлером.
И прямо перед тем, как меня накрыл сон, я вспомнил золото волос Уиллоу Холлоуэй, стоящей под театральной вывеской. Девушка смотрела на нее так, словно та хранила секреты вселенной.
* * *
На следующее утро батя рано вышел из трейлера. Я наблюдал за ним через кухонное окно, пока он шел мимо рядов брошенных машин во дворе. Он был похож на маленькое пятно в армейской зеленой куртке и красной охотничьей кепке. Из его рта паром вырывалась дыхание.
Он часто бродил по кладбищу своего бизнеса, словно плакальщик среди надгробий. Грустил о надеждах и мечтах. Скорбел по моей матери. Я мог бы посочувствовать ему, если бы слишком хорошо не знал, что он вернется, рассердившись из-за неудачного бизнеса и дерьмовой судьбы, подаренной ему миром. И выместит злость на мне.
Я коснулся пальцами шрама на подбородке, почти полностью скрытого маленькой бородкой. Сюда батя однажды попал, кинув в меня лампой. В другой раз он принес железный штык со свалки, требуя, чтобы я нашел побольше и сдал на переработку. Когда я недостаточно быстро убежал, он сломал мне руку. Я играл «Смерть коммивояжера»[22] в гипсе.
Когда он замахнулся на меня в последний раз, я ударил его в ответ и оставил с фингалом, которым он хвастался в таверне «Ника». Потом пошли слухи в школе. Я был жестоким, легко теряющим контроль и любящим подраться, как и мой старик. Но никто ко мне не лез, а именно это мне и нравилось.
Я отвернулся от окна и принял душ в крошечной ванной трейлера, отмораживая яйца, – сквозь щели в раме проникал холодный воздух. Я вытерся и быстро оделся, надев те же джинсы, что и прошлым вечером. Я натянул чистую футболку, на нее толстовку, потом куртку.
Батя только заходил, когда я собрался выйти.
– Куда ты? – спросил он, перегораживая выход.
– На улицу, – сказал я. – Потом на работу в театр. Потом на спектакль.
– На улицу, – он выдохнул струйку дыма, загнав меня обратно в трейлер. – Это «на улицу» подразумевает одну чертову минуту работы на заправке? – он ткнул большим пальцем за спину, показывая на двор. – Или проверку автоответчика на предмет заказов автозапчастей? Здесь ржавеет хороший товар, пока ты танцуешь на сцене.