– Вы правы и не правы, – вздохнул я, – да, партия и правительство поддерживали тех, кто в своих опусах воспевал успехи коммунистов. Да, поэту Иосифу Бродскому сильно досталось. А уличная выставка художников-нонконформистов, если не ошибаюсь, состоявшаяся в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, была уничтожена сотрудниками милиции с помощью поливальных машин и бульдозеров. Вследствие разгрома она получила название «Бульдозерная выставка» и под этим именем вошла в историю. Но не все творческие люди воспевали советскую власть. Например, мой отец писал любовно-исторические романы, ими зачитывалось все женское население страны, да и мужчины тоже не гнушались его читать. Павел Подушкин был далек от политики, не занимал руководящих должностей, не вступил в ряды КПСС. И неожиданно для себя стал примером терпимости коммунистов к беспартийным. Каждый раз, когда «вражьи голоса» начинали кричать из радиоприемников о притеснении в СССР литераторов, моментально прилетал ответ от руководства Союза писателей:

– Хватит врать. У нас в организации много беспартийных. Их издают огромными тиражами. Например, Павел Подушкин. Кто его зажимает? Пишет, что хочет, тиражи у него огромные, его любит страна, у него есть квартира, дача, машина, он участвует в международных форумах.

Еще были те, кому разрешалось вольничать, поэты и прозаики, которые позволяли себе критику некоторых сторон жизни СССР. Ну, например, Сергей Михалков выпускал киножурнал «Фитиль», сборник коротких юмористических новелл о взяточниках, ворах, подлизах, спекулянтах. «Фитиль» демонстрировали в кинотеатрах перед показом фильма. Народ обожал этот жанр. И некоторые художники-примитивисты тоже были любимы властями. О них говорили так: «В СССР у всех равные возможности, настоящий талант всегда получит поддержку. Вот, например, N., рабочий, а какие картины пишет!»

Я перевел дух и продолжил:

– К сожалению, среди примитивистов в СССР было мало по-настоящему талантливых художников. Я очень люблю картины Валентина Губарева. Но, увы, частенько за словами: «Я работаю в жанре «наивного» искусства» скрывается неумелая мазня. В советские годы именно эта «мазня» получила мощную поддержку. Почему? Из пропагандистских целей. «В СССР любой простой человек, рабочий, крестьянин, учитель, да кто угодно, может стать живописцем».

– Не могу оценить полотна Николая Панина, – сказал Борис, – я нашел снимки в Сети. На мой взгляд, они ужасны. Прекрасный хирург оказался плохим живописцем. Но его приняли в Союз художников. Панин устраивал свои выставки. Похоже, он прилично зарабатывал. Квартира в Москве, дача в пригороде. Женился он один раз в возрасте за пятьдесят. О его жене Веронике мы уже знаем, она вскоре после свадьбы родила Владимира. О мальчике в интернете мало информации. Думаю, он был трудным ребенком.

– Есть приводы в милицию? – предположил я.

– Официальных нет, – ответил мой помощник, – а про неофициальные мы никогда не узнаем. Почему я предположил, что парнишка был хулиганом? Он сменил пять школ, и это никак не связано с переездом на другое место жительства.

В тринадцать лет Володя в очередной раз оказался в новой школе, и вскоре он, образно говоря, пропал с радаров. Никаких сведений нет. Как в воду канул.

– Мда, – вздохнул я, – не густо!

Боря сделал глоток чая.

– Я тоже так подумал. Потом еще покопался в разных местах. И нашел родную сестру матери Владимира. Она уже совсем пожилая женщина, но до сих пор преподает немецкий язык. Судя по голосу, по реакции на мой звонок, у дамы нет ни маразма, ни склероза. На вопрос, знаком ли ей Владимир Панин, Айседора Владимировна ответила:

– Кто вы? Почему им интересуетесь?

Узнав, что ее беспокоят из детективного агентства, дама, как мне показалось, обрадовалась.

– Опять он что-то натворил? Вроде уже не мальчик! Нашлось семейное несчастье! Где он сейчас?

Я решил ответить так, чтобы ничего не ответить:

– Насколько мне известно, Владимир Николаевич проживает по старому адресу по месту прописки.

– В квартире на Миркина? – уточнила Айседора Владимировна. – Весьма странно. Очень даже. Я готова приехать к вам завтра после шести вечера.

Памятуя о возрасте дамы, я решил предложить ей другой план действий:

– Может, к вам заглянет владелец детективного агентства Иван Павлович Подушкин? Завтра в то время, которое вам будет удобно.

Собеседница засмеялась.

– Борис, не надо считать меня старой клячей, способной передвигаться ползком от телевизора до холодильника. Приеду сама. Днем у меня занятия с учениками. В восемнадцать ноль-ноль прибуду в ваш офис. Как там с парковкой? Можно поставить машину бесплатно? Я проверила в интернете адрес, вы находитесь в центре, а там адский тариф!

– Ну и ну! – восхитился я. – «Проверила в интернете». Айседора Владимировна умеет пользоваться компьютером! Если она еще и сама рулит…

– Навряд ли, – усомнился Борис, – думаю, ее возит шофер. Какие у вас планы на утро? Может, съездить в Копытино? Дом в Копытине после смерти Николая Михайловича отошел Веронике. А когда и она скончалась, его владельцем стал Петр Ильич.

Копытино оказалось небольшим селом. Я оставил свою машину на площадке около местного магазина, за которым виднелась церковь, и пошел по грунтовой дороге туда, где темнели дома. Копытино походило на большинство современных подмосковных деревень. Покосившиеся избенки соседствовали с добротными современными домами, окруженными высокими кирпичными заборами, некоторые из них украшала наверху колючая проволока.

Я остановился у нужного дома и понял, что приехал зря. В нем, похоже, никто не живет. Хилая изгородь из сетки-рабицы кое-где упала, участок зарос лопухами, чертополохом и опасным борщевиком. Дома, мимо которых я шел, украшали снаружи «тарелки» разных размеров. Стены и крыша дома Алексеевых выглядели сиротливо. Никаких антенн, ни допотопных, ни современных, на них не было.

– Молодой человек, вы чего тут делаете? – спросил кто-то.

Я повернул голову на звук и увидел женщину лет эдак шестидесяти. Она тихим шагом незаметно приблизилась ко мне и сейчас стояла за моей спиной.

– Добрый день, – улыбнулся я, – приехал посмотреть на участок. Давно он пустует?

Незнакомка показала на двухэтажный кирпичный коттедж, который находился по соседству:

– Муж купил землю пять лет назад. Двадцать соток у нас. Супруг хотел еще присоединить участок, который рядом. Там земли пятнадцать соток. Но риелтор не смогла договориться с владельцем. Сейчас уж не помню подробностей. Вроде он москвич, но категорически отказался продавать надел. Андрей Петрович, муж мой, предположил, что владелец просто хотел набить цену. Вы не смотрите на эту землю, только зря время потеряете. В Копытине сейчас два человека дома продают. Один неудачно стоит у магазина, шоссе рядом, деревенские вечно туда-сюда снуют. А другой на краю, у леса. Вот там хорошо.