— Может быть, у вас не все в порядке с памятью, господин редактор? И у нас нет никакой необходимости устраивать здесь акцию, которая не добавит вашему изданию популярности, — проводить обыск в помещении редакции, изымать жесткие диски? Может, вы за массой дел забыли, что статья была все-таки написана? И где-то в архивах сохранился ее оригинал? Это было бы сейчас очень кстати.

— А вы знаете, — после короткого раздумья и совсем не заикаясь произнес Эдя, — по-моему, вы правы. Не понимаю, откуда у меня возникла эта электронная версия? Ведь я же сам читал статью — на бумаге. Да, именно так. И шрифт еще, помню, немного смутил своей старомодностью, что ли. Вы позволите? — Он взглядом указал, на телефонную трубку.

— Помилуйте, — поощрительно улыбнулся Турецкий, — это же ваш рабочий кабинет!

Командирским тоном, не терпящим возражений, Эдя отдал команду, и минут через пять молодая, но яркой внешности секретарша, со знойной фигурой полнеющей манекенщицы, положила ему на стол желтый конверт, откуда редактор достал пачку соединенных блестящей скрепкой машинописных листов. Посмотрел, пролистал, протянул Турецкому:

— Вот…

— С вашего разрешения, я возьму с собой?

— Да-да. Теперь это уже без надобности.

— Минуточку. Пусть ваша секретарша… — Турецкий улыбнулся девушке: — Простите, как ваше имя?

— Оксана, — с вызовом сказала она.

— Отлично, Оксана, сделайте нам одолжение, пригласите еще одного сотрудника, вместе с которым вы будете понятыми. А мы в присутствии главного редактора и вашем присутствии составим протокол об изъятии оригинала статьи — все как положено по закону. Прошу вас. — И когда Оксана вышла, Александр Борисович спросил у Эди: — А конверта с обратным адресом и маркой там не было?

— Вы марки собираете? — В Эде проснулась ирония. Или он решил, что гроза миновала?

— Нет, я не филателист, — твердо ответил Турецкий. — Но на такой подарок следствию и не рассчитывал. И это обстоятельство, в свою очередь, дает мне право предположить, что послание пришло к вам не по почте и не прилетело в конверте по воздуху, а было доставлено лично автором. Или тем, кому автор доверяет. Так когда у вас ближайшее заседание редколлегии? Я не хотел бы беспокоить каждого в отдельности, а вот воспользоваться тем, что они соберутся все вместе, мне кажется, вполне разумно, не так ли?

— Боюсь, не получится. Собираются для обсуждения очередных номеров далеко не все. Кому-то мы посылаем материалы по электронной почте, двоим — вообще с курьером, поскольку они не пользуются компьютером, — просто для отзыва. Кто-то появляется в удобное для него время, мы, по сути, та же газета, вы знаете. Причем рассылаем далеко не все материалы, а лишь те, по которым может быть высказано и противоположное мнение. Бесспорные материалы утверждаются штатными членами редколлегии.

— А этот? — Турецкий потряс пачкой листов. — Не припомните как? Собирались? Рассылали по адресам? Созванивались? Меня интересуют детали, кухня, так сказать. Опять же и протокол, о котором вы, кажется, упомянули.

— Да, сей факт был упомянут в нашем разговоре, но только не мной, а вами. Поэтому я не могу припомнить, в каком конкретно протоколе, в смысле от какого числа, шла речь о публикации статьи «Требуется палач».

— Будет очень жаль, если среди ваших редакционных документов не обнаружится запротоколированных свидетельств обсуждения «Палача». Это вызовет определенную реакцию, которая окажется совсем не в вашу пользу.

— Где?

Нет, он совсем обнаглел!

— Там, куда я вас приглашу уже для официального допроса. Вы ведь собираетесь твердо отстаивать свою позицию, я правильно вас понял? И, как честный человек и профессиональный журналист, не станете открывать следствию фамилию автора, какими бы карами вам ни грозили, так? Даже если он основательно подставил вас, верно? Значит, мы вынуждены будем прийти к выводу, что факт злостной клеветы санкционирован лично вами. Со всеми отсюда вытекающими последствиями. Таким образом, определится инициатор публикации, будет кому отвечать перед законом, следовательно, и вашего анонима искать не придется. Вы мне очень облегчите задачу, господин редактор. Но, на всякий случай, постарайтесь все же вспомнить, исключительно для собственной пользы.

Вошли Оксана и плотный толстячок с лоснящимися щеками.

— Сотрудник отдела информации, — скучным голосом представил его Эдя.

— Прекрасно, прошу всех присесть…

Через три минуты протокол изъятия был составлен, подписан, понятые удалились, а Турецкий исподволь наблюдал за главным редактором.

Эдя сейчас в смятении и наверняка займется подлогами и подтасовкой, что в конечном счете будет заметно, как бы он этого ни скрывал. Да и оригинал, статьи лежал уже в кармане и ждал самого пристального к себе внимания экспертов. Так что можно было больше не терять времени, а заниматься дальнейшими делами. Но Александру Борисовичу требовался последний, завершающий беседу яркий штрих.

Он поднялся, молча откланялся, но, прежде чем оставить кабинет, противным, скрипучим голосом, как это отлично получалось иногда у Меркулова, сказал: — Сделайте еще одно одолжение, дайте Оказание секретарше подготовить для меня списочный состав членов вашей редколлегии, с указанием их домашних адресов и телефонов. И давайте без возражений, я просто уверен, что эти сведения не могут являться секретными, в то время как для Генеральной прокуратуры они могут представить определенный интерес, о чем рад сообщить вам.

— Кирилл Валентинович, — услышал Степанцов в телефонной трубке, — вам звонит Кулагин. Он второй раз уже сегодня спрашивает, я говорила, что у вас совещание. Соединить?

Степанцов поморщился и бросил в трубку:

— Соединяй…

— Привет, Кирилл! — раздался бодрый, зычный голос. — Как наше ничего? Все в трудах на благо Отечества? А о себе когда наконец подумаешь? Да, слушай, мне тут говорили, будто у тебя какие-то неприятности возникли? Так чего ж молчал? Давно б сказал, мы бы так же давно все и решили — в самом лучшем виде!

Слов было произнесено столько, что у Степанцова зашумело в голове. Наверное, опять поднялось давление. Господи, как он надоедлив бывает, этот Кулагин, как несносно болтлив!

— Да мелочи это все, — неохотно ответил Кирилл Валентинович и вдруг подумал, что именно от Кулагина он и не принял бы никакой помощи в сложившейся ситуации.

Но Федор был отчего-то настойчив:

— Слушай, Кирилл, ты не замыкайся в себе, когда неприятности. Есть же у тебя друзья! Значит, давай поступим таким образом. У меня до обеда ряд деловых встреч, но где-нибудь к пяти я освобожусь, и мы могли бы поговорить без спешки. У тебя терпит дело? Я ж понимаю, что просто так, по-приятельски, ты звонить не станешь, гордый больно?

— Ну, не знаю как-то… — неопределенно ответил Степанцов и (до чего ж все-таки слаб человек на дружеское участие!) поймал себя на том, что, наверное, встретился бы с Федором, чтобы не плакаться в жилетку, а в самом деле просто посоветоваться. Уж в подобных-то делах, связанных с ловкой провокацией, равный Федору Кулагину вряд ли кто бы нашелся.