– Неужели на свете есть такое зеркало, дяденька? – с загоревшимися глазами спросила Арина.

– Есть такое зеркало, как же ему не быть. Люди зря говорить не будут, именуют это зеркало окошком. А окошко это в другой мир, и все сквозь это окошко видать: и все, что было, и все, что будет, и что в разных землях творится, и что в какой душе человеческой надумывается! И еще сами ангелы небесные через это окошко на нас смотрят и нас судят! – Голос Капищева дрожал, глаза вдохновенно горели, даже щуплое тельце вытянулось, и стал он казаться значительнее, выше ростом, даже голос его зазвучал по-новому.

– Но и злое оно, то зеркало, не всякий в него посмотреться может. Кому на счастье, а кому на самое страшное горе-злосчастье! С ума сведет, душу вынет и, как на подносе чарочку, врагу человеческому поднесет, и хуже своего нового господина дьявола человек станет. И не дай господь у такого на пути оказаться! Ведь с виду такого слугу адова не распознаешь, человек как человек. Даже приятнее многих. Но попадешься в руки этого чудовища, страшнее муки на земле нет, только смерть такому бедолаге спасение! – Слова Фрола прозвучали как обвинение, и словно холодным, промозглым ветром повеяло в комнате. Люди задрожали, почувствовав себя во власти безжалостной, беспощадной силы, накрывшей всех черным пологом безнадежности.

– А как такого страшного человека распознать? – спросила Арина.

– А никак не распознаешь, – махнул Фрол рукой, – худая судьба, ничем такому лиху не поможешь, потому что зло внутри и не видно, его не слышно. Ждет своего часа, а как придет час, так черным потоком накроет. Роковой порог переступить легче легкого, да только возврата нет, – совершенно непонятно забормотал Фролка, – траву от травы да звезду от звезды отличить можно, а душу как распознать? Внутрь человека не влезешь. Нет на ней никакой такой отметины: злая она или добрая, пойди догадайся. Да и у тебя в доме, боярин, не все ладно, нечисто…

– Ты говори, да не заговаривайся, Фролка! – вскипел боярин.

– Складно толкуешь, да только не считай звезды, Фрол, а гляди под ноги: ничего не найдешь, так хоть не упадешь, – вступил в разговор Толоконников. И хотя голос его был совершенно спокоен, но в словах его прозвучала совершенно неожиданная и неуместная угроза.

И в этот момент Федор кожей почувствовал, как вокруг сказителя закрутилось, завертелось колесо злобы. Опасность тяжелым, гнетущим покровом накрыла его. Все насторожились, только Фрол, казалось, ничего не замечал. Враждебность вокруг него можно было уже потрогать руками, а маленький мужчина только радостно вертел головой и победно поглядывал на окружающих.

– И где найти его, это зеркало? – спокойно спросил подьячий.

Прямой вопрос Басенкова застал сказителя врасплох. Тот вздрогнул и внимательно посмотрел на Федора. Впрочем, в себя пришел быстро и, улыбнувшись, пропел:

– Это сказка, господин хороший, чтобы слух услаждать да сердце радовать.

«Что-то ты сегодня не так уж много сердец обрадовал», – подумал Федор, решив присмотреться к сказителю повнимательнее и сегодня же дать Артемию Фокину задание разузнать побольше о госте Шацких. Вслух же заметил с безмятежным видом:

– А если не сказка?

– Про то мне неведомо, люди всякое рассказывают… – вновь увильнул Фрол.

Басенков настаивать не стал, он был опытным охотником, терпеливым и внимательным. Дичь пугать без нужды не следовало.

– Хорошо этот Капищев сказки рассказывает, – задумчиво пробормотал на обратном пути дядя.

– Если бы только сказки, – усмехнулся Федор и ускорил шаг.

* * *

Познакомиться поближе с Мари и Яном Столлем Касе не удалось и на следующий день. С Леной зато получилась почти дружба. Девушка была коммуникабельной. Обедали они теперь вместе, и Лена не замолкала ни на минуту:

– Тебе во Франции вообще-то нравится?

– Как-то привыкла, а тебе?

– Пока не решила, ну цивилизация, конечно, ну и французское «искусство жить», сама понимаешь. Мне один друг как-то сказал, что француз постоянно озабочен, во-первых, тем, что где-то непременно текут молочные реки с кисельными берегами, во-вторых, как их найти и повернуть в собственную сторону. Что-то вроде разворота сибирских рек в сторону казахских степей и среднеазиатской пустыни. Помнишь?

Кася только кивнула в ответ, по школьным урокам географии она смутно помнила про этот феерический проект.

– Так вот, иногда ему это удается, иногда нет. Но стремление максимально приблизить свою жизнь к идеалу всегда присутствует. Это и есть французское «искусство жить».

– Зато русский человек точно знает, что хорошо там, где нас нет, – рассмеялась Кася и тон в тон продолжила: – Поэтому любые невзгоды и неудобства переносит стоически, прекрасно умеет жить без идеалов или вопреки им, и главное для него, чтобы не было войны, а любую другую напасть он как-нибудь переживет и в непогоду перекантуется. Это и есть «искусство выживать» по-русски.

– Классно! Мне нравится! – восхитилась Лена и как бы невзначай спросила: – А кстати, как у тебя с твоими расследованиями?

– Пока я только начала, но продвигаюсь.

– На самом деле, расскажи! – загорелись глаза собеседницы.

– Пока рассказывать нечего и хвастаться нечем, – ушла от ответа Кася.

– Когда продвинешься, расскажешь? – продолжала настаивать Лена.

– Конечно, – пообещала девушка.

Больше они этот вопрос не поднимали. После обеда Кася вернулась в выделенный ей кабинет и вполне мирно продолжила изучать богатую приключениями и свершениями жизнь английского ученого и мага Джона Ди. Вспомнила Гете. Ди был настоящим Фаустом англоговорящего мира, человеком, для которого жажда познания стала единственной путеводной звездой в жизни.

«Что ж, доктор Фаустус, что у нас на тебя есть?» – подумала она.

Сначала неплохо было бы поместить его в контекст времени. Эпоху Возрождения как-то всегда было принято связывать с гуманизмом, расцветом искусств, прогрессом науки и техники, то есть явлениями рациональными и вполне понятными обычному современному человеку. То есть в одночасье мир вынырнул из тьмы и сумрака Средневековья с его предрассудками, мракобесием, болезнями, войнами, инквизицией, неуютными крепостями и грязными городами, малообразованными рыцарями и не очень прекрасными дамами. Правда, и в Возрождение инквизиция вполне успешно справлялась с еретиками, даже усовершенствовала свои методы, идя в ногу с техническим прогрессом, и Джордано Бруно ничтоже сумняшеся сожгли, и Галилею небо в клеточку и друзей в полосочку показали, чтобы абы что не провозглашал и невинные души не смущал, и ведьм исправно жгли. В интересовавшем ее 1589 году за один день в не так уж чтобы большом немецком городке отправили на костер 133 пособницы сатаны. Где их только в таком количестве находили? И магов с волшебниками меньше не стало, а в некоторых частях Европы они вообще расплодились в невиданном количестве. Не говоря уже о том, что императором Священной Римской империи с 1576 года стал мистик и алхимик Рудольф II Габсбург. Личность неординарная, которой до смерти надоели препирательства между католиками и протестантами, поэтому он объявил себя просто христианином, перенес свой двор из Вены в Прагу, столицу Богемии. Этому периоду вообще как-то повезло на неординарных монархов: Елизавета I в Англии, Генрих IV Наваррский во Франции, Сулейман Великолепный в Османской империи, Иван IV Грозный в России и т. д. Но император-алхимик был один.