Для этих «политических» отлучек не было ограничений по времени. Кстати, большая часть их проходила по ночам, поскольку нацистские вожди очень любили грандиозные постановки с прожекторами, факелами и большими кострами, перед которыми в обстановке религиозного экстаза декламировались патриотические стихи. Одним из певцов нового порядка был сам руководитель гитлерюгенда Бальдур фон Ширах. Он написал музыку и слова для молодежного гимна: «Наше знамя развевается над нами, это знамя нового времени, оно ведет нас в вечность, наше знамя сильнее смерти».

Для наших парадов у нас было впечатляющее количество песен. Одна из них называлась «Нужно, чтобы пролилась кровь…». Другая, заимствованная у социалистов, была очень красивой: «Братья, вперед, к солнцу, к свободе». Наконец, еще одна, провозглашала: «Молодежь поднялась, готовая к штурму; товарищи, выше знамена! Мы чувствуем, что приходит наше время, время молодых солдат. Впереди нас шагают павшие за родину герои, чьи знамена разорваны ветром, а с небес на нас смотрят наши предки. Германия, родина, мы идем…»

Разумеется, это не были шедевры, но патриотические песни редко бывают шедеврами. Не важно! Они опьяняют, поднимают тех, кто их поет. И надо признать, что мы были опьянены, подняты, растроганы до слез. Через сто пятьдесят лет после французской революции нацистам удалось повторить ее успех и превратить немцев в народ, перекормленный патриотизмом и мессианством. «Сегодня нас слушает Германия, завтра будет слушать весь мир…»

В то время я впервые в жизни увидел Гитлера. Фюрер часто приезжал в Бад-Годесберг. Своим политическим штабом на Рейне он сделал отель «Дреезен», расположенный на берегу великой реки. Его владелец во время Великой войны был последним командиром роты, в которой служил Гитлер. Туда наведывались и другие бонзы режима: заместитель фюрера Гесс, Геринг, субтильный министр иностранных дел Риббентроп и уроженец Рейнской области Роберт Лей, вызывавший отвращение руководитель Трудового фронта, заменившего в ходе унификации демократические профсоюзы.

Нас специально тренировали исполнять роль почетного караула на маленьком вокзале Годесберга и стоять живой цепью по пути следования высоких гостей. Так что я не раз мог рассматривать и изучать лица этих полубогов, которые теперь безраздельно властвовали над нашей страной. Пугающего Гесса, чьи черные глаза из-под густых бровей, казалось, буквально пронзали собеседника насквозь. Веселого огромного Геринга с фальшиво-энергичным кукольным лицом. Всегда улыбающегося, вежливого, хорошо воспитанного Риббентропа, единственного человека с внешностью «барина» среди этой своры парвеню.

Прежде чем рассесться по огромным «мерседесам», везшим их в отель, они разговаривали между собой перед нашим почетным караулом, и у нас было достаточно времени рассмотреть их. Гитлер приехал в Годесберг в начале осени 1938 года, в самый разгар Судетского кризиса, когда непрерывное дипломатическое движение волновало воды Рейна. В тот день перед вокзалом нас заменил военный почетный караул, а мы расположились чуть дальше, на повороте, вдоль тротуара. Перед нами поставили задачу сдерживать толпу, затопившую все вокруг: окна, балконы, деревья, прилегающие улицы. Гитлер прибыл с ближайшей станции. По своему обыкновению, он ехал в открытом «мерседесе» стоя, приветствуя вскинутой правой рукой беснующуюся от восторга толпу.

Сегодня я знаю, что не только немцы сходили с ума от восторга перед «великим человеком». Но рассказываю о том дне в Годесберге без каких-либо искажений или умолчаний. Толпа бесновалась, словно ею овладела какая-то заразная истерия, охватившая и молодежь, поставленную в оцепление. Гитлер был на вершине своей славы и, очевидно, популярности. Он «без единого выстрела» вернул Австрию. Он готовился вырвать бедных судетских немцев из лап жестокой и кровожадной Чехословакии. Ради этого он заставил премьер-министра могущественной Англии приехать на берега Рейна, чтобы обсудить с ним «передачу» Судет рейху. Нам объяснили, что это была еще одна несправедливость Версальского договора. Союзники из разрозненных кусков слепили государство, которое было нелепицей, абсурдом, лишенным какого бы то ни было права на существование. А кроме всего, оно еще смело дурно обходиться с тремя миллионами немцев, не имевших иного желания, кроме как сохранить свою «германскую идентичность».

Гитлер проехал мимо нас, наполовину скрытый лесом флагов и значков. Он улыбался, его глаза, казалось, пронизывали окружавшую человеческую стену, чтобы остановиться на каком-то далеком предмете. «Зиг хайль! Зиг хайль!» И вот уже массивная черная машина скрылась в тени лип, росших вдоль Рейн-аллее, ведущей к реке. Ее провожал восторженный рев толпы.

Нам пришлось поспешить, чтобы занять позицию по берегу реки, напротив Зибенгебирге[27]. Через несколько минут там должен был появиться один старый джентльмен.

Это был Невилл Чемберлен, премьер-министр его величества короля Англии. В газетах карикатуристы неизменно изображали его печальным и озабоченным, укрывшимся под огромным зонтом. Мы с насмешливым сочувствием наблюдали за проездом высокой старинной машины с британским флагом, в которой сидел джентльмен с зонтом. Он пересек Рейн на пароме и направлялся к фюреру.

На что он надеется, спрашивали мы себя. Время, удача, могущество, динамизм на нашей стороне. И разумеется, право тоже.

Переговоры продолжались целый день. После обеда стало известно, что дела идут не так хорошо, как мы думали: старый джентльмен из Лондона неожиданно оказал сопротивление воле фюрера. Нам об этом рассказал бургомистр Годесберга оберштурмбанфюрер СА Апель на экстренно созванном собрании в зале старого ресторанчика Zum Ännchen у подножия замка Годесбург[28]. Он был возмущен до крайности.

– Великий рейх, – вопил герр Апель, – не может терпеть колебания господина Чемберлена. Каждый прошедший день, каждый час увеличивает страдания наших судетских братьев. Если через несколько часов господа британцы не уступят, фюрер вернет себе свободу рук.

Годесберг в тот день был битком набит иностранными журналистами, ждавшими в привокзальных гостиницах исхода переговоров. Во второй половине дня они смогли увидеть многочисленные поезда с войсками, танками и артиллерией, следовавшие по линии Кобленц-Кёльн. Пронзительный вой истребителей Мессершмитта заставлял поднимать голову к небу. Их полет вызывал у меня особую гордость, потому что одним из этих изящных и быстрых самолетов управлял мой брат Эрбо, ставший лейтенантом люфтваффе и служивший в Кёльне-Остгейме.

Позднее скажут, что Гитлер приказал устроить небольшое военное шоу, чтобы произвести впечатление на своего английского гостя. Вполне возможно. Военные эшелоны в эту теплую и неспокойную осень ходили часто. Так что было легко поменять маршруты нескольких из них и прогнать их перед глазами иностранных репортеров.

Продемонстрировать свою военную мощь, запугать галерку – это было в духе эпохи. Напряженной, опасной, постоянно балансирующей над бездной. Эпохи стали и мускулов, в которой наши вожди постоянно повторяли нам слова поэмы, начинающейся восклицанием: «Бог, создавший железо, не нуждается в слугах». Мы, слуги? Чьи?